Эсеры. Борис Савинков против Империи
Шрифт:
Зубатов читал своим сотрудникам высказывания уже известного в 1900 году социал-демократа Владимира Ульянова: «Профессиональный революционер в любую минуты должен быть готов к аресту. Кто не рискует жизнью в революционной борьбе – тот не борется!»
Тайная агентура во времена Зубатова насчитывала в империи почти пятьдесят тысяч сексотов, рабочих, крестьян, земских и думских служащих, адвокатов, торговцев, купцов, студентов, журналистов, врачей, солдат, матросов, со средним жалованьем пятьдесят рублей в месяц. Секретные сотрудники провоцировали революцию в соответствии с разработанной Департаментом полиции должностной инструкцией:
«Тайный сотрудник охраны, работающий в революционных организациях, должен знать: программу партии о которой дает сведения; структуру местной организации; нелегальную литературу, издаваемую партией; кто арестован и кто на свободе в этой партии; кто является наиболее активным и талантливым революционером и как незаметно за ним можно установить наблюдение; с какими революционными группами контактирует обслуживаемая агентом организация; какие нелегальные издания распространяет партия – временные, периодические, подпольные, легальные заграничные, местные; кто для партии составляет злобу дня в определенный момент; к чему сводится
Ложное заявление, искажение в ту или иную сторону добываемых агентов сведений и умышленное создание обстановки преступления в видах получения вознаграждения, из мести или по иным соображениям личного характера является тяжким преступлением и наказывается на общем основании по закону».
Секретным сотрудникам указывалось, кого из революционеров можно вербовать легче всего: жадных до денег, неубежденных, слабохарактерных, материально нуждающихся.
При Зубатове почти на всех видных революционеров охранка завела фиктивные дела, в которых утверждалось, что они секретные сотрудники. Информацию тайно отправили в газеты, распространяли через агентов революционных организаций. Фальшивки, само собой, быстро разгадали, при этом провалились многие агенты-провокаторы. Революционеры стали давать свои разоблачительные материалы не только в свои, но и в легальные газеты. Обычно доказательств и улик на революционеров и случайно задержанных людей у охранки не было, и при обысках им подбрасывали динамит, оружие, нелегальную литературу. Взаимное озлобление в обществе быстро росло.
Сергей Зубатов почти первым увидел и понял, что рабочий класс в конце XIX века массово вышел на политическую сцену империи. Это была такая сила, о которой народовольцы могли только мечтать. Зубатов стал говорить, что объединение рабочих вокруг боевых революционных партий представляет колоссальную угрозу самому существованию самодержавия и даже может просто уничтожить монархический мир. Двухэтажное светло-зеленое здание Московского охранного отделения в Гнездниковском переулке стало центром политического сыска в империи.
Зубатов просил своих сотрудников беречь агентов как зеницу ока, работать с ними честно и самоотверженно, никому и никогда, даже начальству, не называть их подлинных имен. Он подробно анализировал причины, толкающие людей на предательство своих товарищей, друзей, близких, даже родных. Они могли быть как низкими, так и высокими. Основной причиной предательства Зубатов называл деньги, затем месть.
Чиновник по особым поручениям при Зубатове Евстратий Медников организовал не только прекрасную филерскую службу в Москве, но и создал очень мощный и высокопрофессиональный летучий филерский отряд Департамента полиции МВД. Его филеры прочесывали империю вдоль и поперек, выполняя поручения Зубатова по розыску революционеров. Это были единственные филеры в монархии, которые не уступали профессиональным революционерам в мастерстве, наблюдательности, подвижности, конспирации, приспособлении к обстоятельствам. Они сутками без движения лежали в несусветных засадах, без багажа могли проехать в поездах через всю страну за наблюдаемым подпольщиком, при этом попадая даже за границу, без денег и знания языков. Настоящий извозчик, лотошник, торговец признавал филеров Медникова, изображавших таких же торговцев, как они, за своих. Секретные агенты и филеры играли главную роль во всех победах Зубатова, который почти первый предложил вести за революционерами комбинированное конное и пешее наблюдение, даже завел в охранке извозчичий филерский двор. Большую помощь охранникам оказывала перлюстрация частных писем подданных, вскрывавшихся десятками тысяч. «Черные кабинеты» существовали в Петербурге, Москве, Киеве, Харькове, Одессе, Варшаве, Вильнюсе, Риге, Тбилиси, Томске, Нижнем Новгороде, Казани. Вскрывались письма оппозиционеров, либералов, студентов, сановников, высших чиновников, профессоров, кого угодно и где угодно. «Письмо по наблюдению» вскрывались по особому списку Департамента полиции, «письма по подозрению» вскрывались интуитивно. Все письма вскрывались и запечатывались особым способом без следов и перлюстрация была могучим средством в руках охранников в борьбе с подпольем. Один из первых Зубатов читал письмо Льва Толстого 1901 года «К царю и его помощникам»: «Для того чтобы люди перестали волноваться и нападать на Вас, нужно очень мало сделать: во-первых, уровнять крестьян во всех правах с другими гражданами; во-вторых, нужно перестать применять так называемые правила усиленной охраны; в-третьих, нужно уничтожить все преграды к образованию, воспитанию и преподаванию; в-четвертых, самое главное, нужно уничтожить все стеснения религиозной свободы. Только тогда Ваше положение будет спокойно и истинно хорошо».
Московское охранное отделение искало революционеров по всей империи. В Северо-Западном крае в 1897 году был создан «Бунд», Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России, объединивший все имперские еврейские революционные группы. Это была мощная и хорошо законспирированная организация, в разговорах использовавшая трудно понимаемый даже для специалистов специфический еврейский жаргон. Главный орган «Бунда» газета «Арбейтерсштимме» издавался на жаргоне, как и все пропагандистские издания. Филеры Медникова и Зубатова мотались по всей Белоруссии и Литве, следили за бундовцами в Минске, Гродно, Ковно, Белостоке. Они выяснили всех ведущих революционеров «Бунда» и их массовые аресты провели офицеры Зубатова с приданными им местными жандармскими управлениями. Еврейских революционеров вагонами везли в Москву, где шло следствие. Доказательств, как всегда было очень мало, и бундовцев сослали в Сибирь без суда.
В первые годы работы начальником Московского охранного отделения для борьбы с революционерами Зубатов использовал два метода. Охранники давали группе разрастись и потом арестовывали всех с возможно большими доказательствами и уликами, во втором случае охранники проводили систематические аресты, мешали революционерам, не давали им организовываться, сеяли их недоверия друг другу. Поняв и оценив опасность рабочего движения, Зубатов решил разложить его изнутри, создать многочисленные автономные общества, которые бы занимались исключительно экономической борьбой с заводчиками и фабрикантами, отказываясь от политической борьбы и поддерживая монархию. Зубатов решил отвлечь рабочих от революционной борьбы и прекрасно понимал, что их недовольство вызвано условиями труда и быта на фабриках, заводах и в мастерских. Революционные партии эсеров и социал-демократов еще только создавались, имея у себя теорию социализма Карла Маркса, и вот-вот тысячи пропагандистов должны были начать организовывать миллионы рабочих. Зубатов решил организационно овладеть рабочим классом и рассеять его, арестовать среди рабочих революционных идеологов и заменить их идеологию своей. Его действия стали называть полицейским социализмом. Зубатов оказался в нужном месте в нужное время, и его программа могла изменить историю империи, сделав ее не такой кровавой. Статский советник, так никогда и не ставший генералом, в своем монархическом угаре ни как не мог принять полную имперскую некомпетентность Зимнего дворца и его равнодушие к жизни подданных. В 1900 году, на переломе веков и эпох, рабочее движение стояло на перепутье и только от самодержавия зависело, какую дорогу выберут миллионы пролетариев.
В 1897 году был принят имперский закон о продолжительности рабочего дня. Закон сокращал рабочий день с четырнадцати – шестнадцати часов до одиннадцати с половиной в обычные дни, и до десяти часов ночью и в субботу. Хозяева фабрик и заводов под давлением министра финансов Витте сквозь зубы согласились на сокращение рабочего дня законом, который, впрочем, тут же свели на нет широко применявшимися сверхурочными работами. Сами рабочие все больше и больше прислушивались к революционным пропагандистам, которые предлагали им борьбу не только политическую, но и смену социального уклада жизни. На фабриках и заводах заговорили о социальной революции и диктатуре пролетариата. Зубатов решил легализовать рабочее движение, сделать его законным, а значит, безопасным для монархии. Он понимал, что только экономическими уступками ему можно отвлечь рабочих от революционеров. Однако ни он, ни самодержавие, ни как не могли понять, что применять колоссальную провокацию в миллионных движениях – значило играть с огнем.
Зубатов попытался объяснить самодержавию, что социалистические идеи направлены против царствующей династии, а рабочие не довольны только алчными заводчиками и фабрикантами, потому, что их жизнь была удачна. Репрессиями рабочих выгонять на смену не получится. К концу XIX столетия в России официально насчитывалось более семи миллионов рабочих, а реально их было почти десять миллионов. Для империи, в которой сто двадцать миллионов подданных охраняла двухмиллионная армия, это было уже много. Зубатову отвечали из Зимнего, что «благодаря нашим счастливым условиям землепользования большая часть русских рабочих тесно связана с землей и на фабричные работы она идет как на отхожие промыслы, ради подсобного заработка». Зубатов отвечал, что в руках рабочих находилась вся техника страны, а сами рабочие опираются на крестьянство, снизу, и активно общаются с интеллигенцией сверху: «Будучи разъярен социалистической пропагандой и революционной агитацией в направлении уничтожения государственного и общественного строя, этот коллектив может оказаться серьезнейшей угрозой для существующего порядка вещей». А причин для того, чтобы разъярить миллионы рабочих, хватало.
Средняя продолжительность жизни имперских рабочих была 32 года. Россия занимала первое место в мире по их производственному травматизму. Многие владельцы заводов и фабрик сами были выходцами из крестьян и рабочих и считались в обществе самыми зверскими эксплуататорами, не желавшими идти ни на какие разумные уступки рабочим. Квалифицированные мастера и рабочие получали хорошее жалование, но их было мало. Основной рабочей массе заработка с трудом хватало на еду и оплату жилья и дров, которые стоили очень дорого. Чернорабочие вообще получали заработную плату меньше прожиточного минимума. Рабочие массово чувствовали ущербность и отверженность своей жизни. Обычно в одной квартире жили двадцать рабочих в комнате, в которой стояли длинный стол с двумя лавками и матрасами на полу. В прихожей-кухне за занавеской жила артельная кухарка. Семейная жизнь рабочих в городах была почти невозможна, и большинство рабочих не видели своих деревенских жен и детей годами. Половина рабочих была жената вот таким образом, а вторая половина не могла себе позволить даже этого. Бывшие крестьяне посылали своим семьям заработанные потом рубли, которые часто шли не на детей и жену, а на долги семейства перед общиной, связанной круговой порукой. Если городские рабочие отказывались платить по долгам нерадивых или ленивых крестьянских общин, в ответ они отменяли выданные рабочим паспорта, что лишало пролетариев правового статуса. Доходило до того, что некоторые общины рассматривали отпущенных на заработки своих крестьян, как источник дохода. Рабочих, как и крестьян, справедливо считали в обществе наиболее бесправными подданными, и они это хорошо понимали. Имперские писатели и журналисты подробно описывали скудную, нездоровую, бессемейную жизнь рабочих монархии: «Бывали ли вы, читатель, когда-нибудь в крупных фабричных селах средней России? Голая, ровная местность, не паханные и не сеянные, поросшие сорной травой голые поля; тихо протекающая в берегах без кустика вонючая речка – вот обычный ландшафт, среди которого вы видите высокие трубы и громадные корпуса фабричных зданий. Вы увидите здесь длинные ряды маленьких избушек без всяких признаков хозяйственных построек, утопающих в убийственной грязи и нечистотах, развешенное на веревках и кольях тряпье, представляющее одежду обитателей этих лачуг».