Эсеры. Борис Савинков против Империи
Шрифт:
Главной силой в революции 1905 года стали большевики В.Ульянова-Ленина, активно готовившие вооруженное восстание в империи, и, в отличие от десятков тысяч эсеров, располагавшие колоссальным потенциалом в несколько миллионов недовольных и организованных рабочих. Их руководитель Ленин, взявший за основу революционную программу «Народной Воли», уже разработал тактические шаги для ее реализации: «Пролетариат должен провести до конца демократический переворот, присоединяя к себе массу крестьянства, чтобы раздавить силой сопротивление самодержавия и парализовать неустойчивость буржуазии. Пролетариат должен совершить социалистический переворот, присоединяя к себе массу полупролетарских элементов населения, чтобы сломить силой сопротивление буржуазии и парализовать неустойчивость крестьянства к мелкой буржуазии».
Основной движущей силой революции стали рабочие во главе с большевиками, вдохновленные деятельностью Боевой Организации Партии социалистов-революционеров, которая своими сановными взрывами полностью подорвали авторитет власти и уважение подданных к монархии, показав ее полную слабость, ничтожность и неумение управлять державой, проливая при этом потоки невинной крови. В условиях нараставшего революционного движения эсеры стали разбираться с провокаторами в партии, что дало монархии еще двенадцать лет правления, сделав последствия этого, усиленные до урагана ужасающей первой мировой войной, убийственными для собственного государства и народа.
После появления второго провокатора в партии Татарова Азеф сразу понял желание Департамента полиции его контролировать и дублировать секретную революционную информацию. Его прежнее исключительное положение в полицейском мире пошатнулось. Азеф, конечно, решил тут же избавиться от чрезвычайно опасного и очень информированного конкурента. Об анонимке Меньщикова руководитель Боевой Организации узнал в день ее получения и сказал, что «Инженер Азиев», которого обвиняют в провокации – это он. Азеф очень нервничал, называя анонимку «гнусным письмом», сказал, что хочет застрелиться, но в Центральном Комитете партии его успокоили, сказав, что полиции, а нет сомнения, что именно Департамент является автором анонимки, никогда не удастся набросить тень недоверия и подозрения на Азефа, что это политический донос, цель которого – погубить великого террориста. Центральный Комитет решил, что Департамент полиции, чтобы погубить руководителя Боевой Организации, жертвует своим очень ценным сотрудником Татаровым.
Партийная комиссия быстро установила, что Татаров живет не по средствам, и лжет о происхождении лишних денег. Партия социалистов-революционеров готовила сразу несколько крестьянских восстаний, и иметь предателя в своем Центральном Комитете позволить себе не могла. В этот момент на вокзале во Владимире была арестована Анна Якимова, и в партии быстро определили, что выдать ее мог только Татаров, к которому она обратилась за явками после приезда из Сибири. Положение в партии социалистов-революционеров было сложное и очень тревожное, и это в разгар подготовки вооруженного восстания в империи. Дин из видных эсеров писал: «Точно каждое слово этого анонимного письма было выжжено в мозгу каленым железом. Общее впечатление было, что мы сидим, опутанные со всех сторон полицейской паутиной, и что каждое движение, чуть не каждая мысль наша известны Департаменту полиции в точности, и он в сознании того, что мы в его власти, еще издевается над нами, ведет с нами непонятную игру».
Обвинение против Азефа эсеры даже не рассматривали. Сам Азеф передал копию анонимки Меньщикова своему полицейскому начальнику Рачковскому и теперь Департамент полиции усиленно разыскивал предателя в своих рядах. Комиссия эсеров установила, что Татаров мог совершать все те предательства, о которых сообщала анонимка, и что Татаров состоял в каких-то отношениях с полицией. Азеф тут же предложил его убить, но его впервые не послушались. Татаров был отстранен от партийной работы и ему разрешили уехать до окончания следствия на родину, в Варшаву. Оттуда предатель прислал письмо в Центральный Комитет: «Вы не можете представить, какой ужас выставленные вами обвинения для человека, который после многих лет тюремного заключения и ссылки, почти десять лет своей революционной деятельности жил непрерывной мучительной революционной работой, которая была для меня всем. Теперь я думал идти на работу на жизнь и на смерть, и вот удар. У меня нет и не было на совести никакого греха против революции, против нашей партии. Не спешите позорить меня, дайте мне срок, чтобы время и обстоятельства могли вполне меня реабилитировать. И сами помогите мне в этом. Я ухожу от революции и не буду никого видеть, никого знать, и все свои силы посвящу выполнению террористического акта, без чьей-нибудь помощи, без чьего-либо участия. Революция для меня святыня, выше жизни, выше всего, и ради нее для меня не существует личность».
В октябре 1905 года революция раскрыла двери тюрем многим эсерам, в том числе всем выданным Татаровым в марте в Петербурге, и они легко доказали, что он предатель, поскольку полиция их судила на основании материалов, которые знал только Татаров. Было установлено, что именно он выдал всех террористов группы Швейцера, арестованных 17 марта в Петербурге, и весь августовский съезд боевиков в Нижнем Новгороде и Саратове. Савинков писал: «Таким образом, Татаров фактически прекратил террор с весны 1905 года по октябрьский манифест. Дело Татарова было выяснено. Азеф приехал из Италии в Женеву и мы вместе с ним и Гоцем приступили к обсуждению дальнейших боевых планов. Был октябрь в середине».
В апреле 1906 года у эсеров дошла очередь до Татарова. В Варшаву во главе с Савинковым приехала группа членов Боевой Организации. Татаров не выходил из дома отца и его зарезали прямо там. В последствии были опубликованы документы, что за год работы на охранку он получил 16000 рублей, деньги, за которые в империи можно было купить приличное имение, но до него у провокатора руки дойти не успели.
В октябре 1905 года партия эсеров начала формирование боевых групп и дружин, чем давно и успешно уже занимались социал-демократы Ленина. Революционерам очень помогал Николай II, заявивший в апреле, что помещичья собственность неприкосновенна никогда. Империя читала исповеди революционеров, подробно и ужасно рассказывавших, почему они хотят отдать свою жизнь в борьбе с невменяемым самодержавием: «Как все крестьянские жилища, наша хата разделялась темным проходом на две половины. Одна половина служила для жилья, другая была сараем, где находились лошади, коровы, земледельческие орудия и продукты. На столе стоял медный самовар и пара серебряных подсвечников – единственные ценные предметы в нашем доме. Шестнадцать десятин скудной глинистой земли и крытая соломой хата, две коровы, лошадь и дюжина кур – таково было имущество, которое мой дедушка оставил своим пяти сыновьям и двум дочерям.
Маленькие земельные наделы, которые облагались большими налогами, не могли прокормить много крестьянских душ в семье. Возле наших наделов находилось большое помещичье имение. Оно простиралось на несколько сотен десятин земли, большая часть которой оставалась необработанной. У нашей деревни был очень маленький выгон и стадо часто возвращалось голодным. Рядом с нашим находилось огромное пастбище помещика, который давно не жил в своем имении. Луг охранялся человеком, который жил буквально за нас счет. Он собирал с нас по рублю за каждую лошадь и корову, которые заходили на его землю. Если не платили денег, он запирал скотину в свой сарай и держал ее там не давая корма, замаривая скотину до смерти. Когда приходила зима, прекрасная трава на лугу помещика засыпалась снегом, в то время как наши сараи были пусты.
Густой лес окружал деревни, а у нас не было достаточно дров, чтобы нагреть наши хаты. Лес принадлежал государству. Крестьянам было предоставлено замерзать или воровать дрова из леса. В результате тюрьма ближайшего города была всегда переполнена. Некоторые крестьяне оставались там в течение двух лет – только за попытку украсть полено, чтобы согреть холодную хату.
Это было во время сенокоса. Мать сильно заболела и лежала в постели, отец работал в поле, мы с сестрой, малолетние дети, вставали с зарей и, не покладая рук, работали весь день и смотрели за годовалым братом. Вдруг на улице появился фургон, запряженный двумя лошадьми. Мы тот час узнали его и поняли, что приехал сборщик податей. Деревенские ребятишки боялись его ужасно, потому что его появление в нашей деревне всегда было причиной многих бедствий.
Он остановился против нашего дома. Мы страшно испугались его и хотели убежать и спрятаться в амбаре, но мы уже чувствовали большую ответственность, возложенную на нас, и остались. Мы встали и храбро встретили не прошеного гостя, сказав, что никого нет дома. Сборщик не обратил на нас никакого внимания и прошел прямо в дом. Мы пошли за ним. Осмотрев имущество, он остановился перед столом, на котором стоял самовар и подсвечники. Мы, затаив дыхание, следили за каждым его движением. Сборщик постучал в окошко своей палкой. В дом вошел молодой парень с большим мешком, и раньше, чем мы могли понять смысл происходящего, наш самовар, гордость и украшение нашего дома, исчез в грязном мешке. За ним последовали подсвечники. Мы остолбенели и стояли, глядя на мешок, и не могли произнести ни слова. Будучи не в силах двинуться с места, мы видели, как сборщик подошел к двери и вышел из дома. Когда мы пришли в себя, на улице раздался стук уезжающей телеги. Мы, две маленькие сестры, сели возле опустевшего стола и заплакали. Наша бедность в то время была неописуема».