Эсеры. Борис Савинков против Империи
Шрифт:
В Киеве своим собственным провокатором у своей квартиры был тяжело ранен подполковник Спиридович, и видевшая нападение его жена, кормившая своих детей обедом, сошла с ума. После выздоровления бывший начальник киевского охранного отделения по протекции всесильного Трепова был назначен начальником дворцовой охраны Николая II и тут же начал замышлять придуманный заговор на своего любимого императора, чтобы досрочно получить полковничью папаху. По всей империи в революционных партиях создавались группы активного сопротивления монархическому режиму. В Партии социалистов-революционеров, наконец, заговорили, что в ее ближайшем окружении, возможно даже в Центральном комитете, активно действует провокатор. К члену петербургского эсеровского комитета явилась незнакомая дама под вуалью и передала ему анонимное письмо:
«Товарищи! Партии грозит погром. Ее предают два серьезные шпиона. Один из них бывший ссыльный некий Татаров, кажется, весной вернулся из Иркутска. Он втерся в полное доверие к Тютчеву, провалил дело Ивановской,
Другой шпион недавно прибыл из-за границы, какой-то инженер Азиев, еврей, называется и Валуйский. Этот шпион выдал съезд в Нижнем, покушение на тамошнего губернатора, Коноплянникову в Москве (мастерская), Веденяпина (привез динамит), Ломова в Самаре (военный), нелегального Чередина в Киеве (укрывается у Ракитниковых в Самаре).
Много жертв намечено предателями. Вы их обоих должны знать. Это письмо немедленно уничтожьте, не делайте из него копии и выписок. О его получении никому не говорите, а запомните содержание и посвятите в эту тайну Брешковскую или Потапова (доктор в Москве) или Майнова (там же), или Прибылева, если он уедет из Питера, где около него тоже трутся какие-то шпионы. Переговорите с кем-нибудь из них лично, письменных сношений по этому делу не должно быть совсем. Не говорите, что сведения эти получены из Питера. Все, о ком знают предатели, пусть будут настороже, а также и те, кто с ними близки по делу. Нелегальные должны постараться избавиться от слежки и не показываться в места, где они раньше бывали. Технику следует переменить сейчас же, поручив ее новым людям».
Одновременно с этим письмом в эсеровский Центральный комитет пришел отчет из саратовского комитета:
«Нам сообщили из компетентного источника, что в августе 1905 года один из виднейших членов партии социалистов-революционеров состоял в отношениях с Департаментом полиции, получая от него жалованье. Это лицо – то самое, которое приезжало в Саратов для участия в бывших здесь совещаниях некоторых крупных работников.
О том, что эти совещания должны состояться в Саратове, местное охранное отделение знало заблаговременно и даже получило сообщение, что на совещаниях должен был обсуждаться вопрос об организации крестьянских дружин и братств. Имена участников также были известны охранному отделению, учредившему за ними слежку. Ей руководил, в виду важного значения, командированный Департаментом ветеран-сыщик статский советник Медников. Свободное время старый филер проводил не с офицерами, а со старшим агентом местной охраны и с письмоводителем. Им Медников сообщил, что среди приехавших в Саратов на съезд социалистов-революционеров, находится лицо, состоящее в Департаменте полиции на жалованье в шестьсот рублей в месяц. Охранники сильно заинтересовались получателем такого большого жалованья и ходили смотреть его в увеселительный сад Очкина. Он казался очень солидным человеком, прекрасно одетым, с видом богатого коммерсанта или вообще человека больших средств.
Он стоял в Северной гостинице, угол Московской и Александровской и был прописан под именем Сергея Мелитоновича. Фамилия была нам источником сообщена, но мы ее, к сожалению, забыли. Он был окружен особым надзором для контроля правильности его показаний. В Саратов его провожали из Нижнего Новгорода через Москву два особых агента, звавших его в своих дневниках кличкой «Филипповский».
Оба письма мгновенно были переданы в Женеву Михаилу Гоцу и Центральный комитет партии эсеров создал комиссию для расследования, в которую вошли Чернов, Тютчев и Савинков. Азеф, действительно, был с филерами в Саратове, где обещал выдать находившуюся там Брешковскую, которую перед этим успел предупредить о слежке, и она благополучно скрылась. Выдал он и местонахождение Савинкова, предупредив того, что за ним следят, и этот великолепный мастер конспирации выкрутился сам, правда с помощью чуда и тупости наружного наблюдения, арестовавшего его товарища, надевшего дорогое пальто Савинкова. Анонимка не вызвала ни тени сомнения в честности Азефа, поскольку глава успешной Боевой Организации был выше подозрений. Центральный комитет решил, что Департамент полиции пытается скомпрометировать Азефа, выдавая для достоверности вместе с ним действительного агента Татарова. Михаил Гоц попытался выяснить, кто была дама под вуалью, принесшая эсерам знаменитую анонимку. Только через год удалось узнать, что это был соратник Сергея Зубова, многолетний и многоопытный руководящий сотрудник Особого отдела Департамента полиции МВД тридцатипятилетний Леонид Меньщиков.
Студент-народоволец Меньщиков в 1887 году был арестован с грудой нелегальной литературы по доносу такого же молодого полуреволюционера Сергея Зубатова. Увидел, что со всех сторон он опутан сетями провокации и предательства, Меньщиков рассказал охранникам все, что знал и вместе с Зубатовым стал секретным сотрудником, а затем и штатным агентом московского охранного отделения, высоким специалистом, отвечающим за информационно-аналитическую работу. Зубатов взял его с собой на работу в особый отдел, где Меньщиков дослужился до старшего помощника политического сыска империи, отвечавшего за сохранность и секретность списков всех тайных полицейских агентов. Новый вице-директор Департамента полиции П. Рачковский попытался его уволить и Меньщиков в августе 1905 года послал свою анонимку в Центральный Комитет партии эсеров и даже, переодетый женщиной, отнес ее сам. Позднее, в 1909 году, он сбежал за границу, разоблачил для революционеров более трехсот провокаторов, чем парализовал работу охранных отделений империи. Именно он назвал революционерам имена Льва Гартинга и Зинаиды Жученко. Меньщиков напечатал в европейских газетах открытое письмо председателю Совета Министров Петру Столыпину, в котором очень убедительно показал, что политическим сыском империи руководят авантюристы и провокаторы, с помощью набивания своих всегда бездонных карманов активно приближающие кровавую революцию: «Я видел десятки охранный отделений и жандармских управлений, близко знал сотни лиц этого черного легиона, от рядовых до сановников, держал в своих руках тысячи секретнейших документов. Я пригвоздил к позорному столбу многих из них, которые бесстыдно меняли помыслы своих друзей на рубли, их дела – на чины, головы – на ордена. Эти сытые и довольные люди, эти огромные полчища пожирают миллионы рублей, выбитых из обнищавшего народа и нагло распоряжаются судьбой своих ближних, притесняют, гонят и давят их. Хищники, льстецы и невежды – вот преобладающие охранные типы, а их свойственные черты – пошлость и бессердечие, трусость и лицемерие. Их поступками руководили нужда в хлебе насущном, мысль о легкой наживе, мечта о почестях и жажда славы, но я никогда не встречал среди них убежденных людей, бессребреников, стоявших на своем посту во имя долга и служивших делу ради высших интересов. Сотни тайных агентов и жандармских офицеров на казенные деньги оборудуют тайные типографии, чтобы потом их раскрывать, и месяцами эти типографии печатают преступные газеты и листовки, которые распространяются по империи, покупают оружие, организовывают экспроприации, закупают химические припасы для динамитных мастерских, хранят транспорты нелегальной литературы, снабжают революционеров деньгами и подложными документами. В любом политическом деле я берусь найти несомненные признаки провокации».
Разоблачения Меньщикова произвели колоссальное впечатление в Европе и в России, приблизив крах самодержавия, но революционеры так и не приняли в свою среду большого полицейского начальника. В 1920-х годах Меньщиков выпустил две большие книги о работе охранных отделений. Он писал в своей работе «Охрана и революция: к истории тайных политических организаций, существовавших во время самодержавия»:
«Азефовская эпопея, загадочная, причудливая, ужасающая, не имеет прецедентов в истории. Азеф поступал так, что полиция не имела права сказать, что им не было доложено о новой конспиративной затее, а революционеры не могли его обвинить в провале их предприятий. Химические лаборатории, переодетые заговорщики, разрывные снаряды – это настоящая атмосфера Азефа. Здесь он является во всем своем адском великолепии.
Взрывались бомбы, падали верные слуги «царя-батюшки», а бдительная охрана удовлетворялась сведениями о «первостепенном значении» некоторых революционеров и ограничивалась тем, что искала их, почти с завязанными глазами. Филерское счастье более всякого другого переменчиво. Оно непостоянно настолько, что строить план длительного розыска, опирающийся только на внешнее наблюдение, никак нельзя. Еще более является рискованной такая постановка сыска в том случае, когда объектом исследования является террорист с бомбами. Оставлять для путешествий взрывчатые вещества, которые при малейшей неосторожности могли поднять на воздух целые дома – было преступлением охраны. Она, полагаясь на свое всеведение, веря в непогрешимость своей агентуры, вела безумную шахматную игру и теряла одну фигуру за другой. Еще немного такого азарта, и она бы получила мат своему королю.
Благодаря Татарову выяснилось, что до 1906 года Азеф делал более в пользу революции, чем для полиции. Ему предъявили ультиматум, и он принялся служить верой и правдой. Он стал выдавать все, и конец Азефа как агента был не за горами. Услуги, оказанные Азефом в 1906–1908 годах отличаются нечеловеческой жестокостью. В числе арестованных по его выдачам, были люди им же завербованные в Боевую Организацию, в том числе девушки, совсем еще юные. Он знал, что их ждем смертная казнь, и сознательно толкал молодых энтузиастов на дорогу к эшафоту. Раньше Азеф спокойно смотрел, как от рук, им направленных, падали столпы самодержавия. Теперь же он любовался на качавшиеся в петлях трупы своих товарищей. Правой рукой он служил полиции, левой помогал революционерам и обеими забирал обильную мзду там и здесь. Страдало ли при этом самодержавие или терпела революция – ему было совершенно безразлично.
Азеф обещал то, что сам находил нужным сообщить. Он делал так, как хотел. Медников говорил, что он прохвост, Зубатов называл его сукиным сыном, Ратаев – мошенником, а позднее и «зверем». И все они жали ему руку, ловили его каждое слово. Он был для них незаменим.
Мне известно, что Герасимов обещал Азефу пять тысяч рублей пенсии, если он предупредить покушение на царя. Несомненно, что Азеф мог и организовать такое дело и выдать его, для того, чтобы получить обещанную мзду, организовать покушение, что бы его выдать. Суть азефщины – для того, чтобы иметь возможность предупреждать преступления – надо и можно совершать их.