Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'
Шрифт:
– А почему нигде нет изображения царицы?
– спросила Гадасса.
– Про её красоту рассказывают легенды, неужто никто не выбил её лица на камне? Все девочки в Сузах только рисуют палочками на песке царицу Астинь, но она у всех выходит по-разному.
"Что ты хочешь от тех, кто поклоняется зверям?
– усмехнулся про себя Мардохей.
– Они бьют поклоны перед палками и камнями, которых называют божествами, а женщины для них - ещё хуже собак..."
Но Мардохей только пожал плечами.
– Как бы я хотела увидеть царицу Астинь!
– сказала с вздохом Гадасса.
–
И почти сразу же за столом вдруг зазвенело тихим колокольчиком: "Астинь, Астинь, Астинь!"
А потом гораздо громче и насточивее: "Царица Астинь! Вы слышали? Сейчас сюда приведут царицу Астинь, чтобы показать красоту царицы перед всем народом!"
И на дворцовой площади уже отчетливо слышалось одно и то же слово: "Астинь! Царь покажет нам царицу Астинь!"
Мардохей удивленно посмотрел на Гадассу, как будто бы она была виновата в таком переполохе, но девочка только пожала плечами.
Теперь уже многие гости за пиршественным столом пришли в сильное возбуждение от удивительного известия, и ни за что не хотели подниматься со своих мест раньше, чем приведут Астинь, хотя их время уже вышло и стражники начали всех подталкивать к выходу. Но ещё больше разволновалась толпа на площади, перед воротами - никто не хотел пропустить столь редкого зрелища, и люди так решительно хлынули во дворец, что стражники не смогли сдержать лавину любопытных.
Пришлось применять оружие, и вскоре в царском саду послышались крики и рев толпы, вопли раненых, ругань охранников, стоны затоптанных стариков и громкие крики потерявшихся детей. В одно мгновение налаженный праздник был нарушен и превратился в беспорядочную толпу теперь уже обезумевших от страха людей: гости опрокидывали скамейки, посуда и кушания в разные стороны летели со стол, и были затоптаны.
Многие, кто был в саду, бросились назад к воротам, но не смогли пробраться на площадь из-за встречной толпы. А возле Садовых ворот, откуда положено было покидать дворец, собралось ещё больше людей, мешающих друг другу выйти, тем более стражники получили срочный приказ перекрыть все входы и выходы, и паника становилась все больше, разрасталась и множилась. Все уже забыли и про пир, и про царицу Астинь, потому что самым главным сделалось другое - спастись, сохранить свою жизнь.
Мардохей схватил девочку за руку и тоже побежал к выходу, но оказалось, что уже поздно - Садовые ворота оказались запруженными людьми, и оттуда тоже уже вовсю доносились вопли и предсмертные стоны, тем более что здесь больше всего собралось пьяных, кто по-своему пытались восстановить справедливость, вступая в схватку с царскими стражниками.
– Другого выхода нет, - придется попробовать выбраться через мои ворота, - прошептал Мардохей.
– Только теперь надо молиться Богу, чтобы нас никто не заметил в саду, я знаю путь, как можно незаметно пробраться между кустами. Господи, спаси!
И Мардохей, пригнувшись, незаметно нырнул в кусты, затягивая за собой в заросли и Гадассу - сейчас он думал только об обещании дяде Аминадаву сохранить это дитя даже ценой собственной жизни. Наскоро помолившись, Мардохей ринулся между деревьями и кустами жасмина, осторожно отводя от лица колючие ветки, и, стараясь насколько возможно неслышнее ступать по земле. Этот сад, примыкающий к дальним воротам, был во дворце самым заброшенным и неухоженным, и Мардохей как-то слышал, что, чуть ли не приказу царя Артаксеркса, он оставлен именно в таком диком виде. Если повезет - они смогут быстро оказаться у ворот, где Мардохея знают все стражники и, наверняка, выпустят из дворца незамеченными. Все же это лучше, чем быть затоптанными в пьяной, обезумевшей толпе...
Вдруг Мардохей резко остановился. Совсем близко послышался шум и треск сучьев, словно навстречу им двигался какой-то крупный зверь - олень или медведь - но явно не человек.
Мардохей дернул Гадассу за руку, и сам упал в траву, вжался в землю, притаился. Он знал, что иногда из царского зверинца по недосмотру слуг сбегают дикие звери, и погибнуть сейчас от зубов голодного тигра было ничем не лучше, учитывая, что перед входом во дворец всем пришлось сдать оружие, даже ножи. С величайшей осторожностью раздвинул Мардохей перед собой ветви кустарника, и вдруг увидел совсем близко, в нескольких шагах...царя Артаксеркса - растрепанного, грязного, с перекошенным от гнева лицом. Артаксеркс был в царском венце, украшенном драгоценными камнями, который невозможно спутать ни с каким другим, но во всем остальном он был неузнаваем: великий царь самозабвенно рубил с дерева ветки, топтал их ногами, и снова рубил, и что-то шептал сам себе в ярости. И глаза его при этом были красными, как у льва, и красный язык высунут далеко наружу...
Гадасса тоже уже сидела на корточках и в великом изумлении смотрела из-за кустов на странного человека, который вдруг принялся топтать свой расшитый золотом плащ, и белые цветы жасмина кружились вокруг него, как снег, выпадающий в горах в самые лютые зимы, а ветки крошились под острым мечом, подобно телам лютых врагов.
– Кто это?
– шепотом спросила Гадасса.
– Царь, - ответил Мардохей беззвучно, одними побелевшими губами, а потом приложил ко рту палец, и по неузнаваемому выражению его лица Гадасса поняла, что сейчас нельзя задавать никаких вопросов.
Впрочем, она и сама теперь догадалась, что если человек в венце их сейчас заметит, то это будет означать верную гибель на месте - никто из простых смертных не должен видеть лицо царя, а тем более - такое лицо...
По отрешенному виду Мардохея Гадасса поняла, что он теперь он бесшумно опустил ветки и начал молиться. А она никак не могла оторвать взляд от страшной картины, и словно бы оцепенела в своем укрытии.
Вдруг царь остановился. Лицо его было все ещё красным от гнева, но он, тяжело дыша, принялся беспомощно оглядываться по сторонам.
"Сейчас он нас заметит", - ужаснулась мысленно Гадасса, но теперь опущенная ветка могла ещё больше привлечь к себе внимание...
Неожиданно из-за дерева появился старик, настолько немощный, что ему приходилось на ходу прижимать к животу тяжелый кувшин, а через его плечо перекинуто полотенце с красивыми узорами.
Старик молча вытер царю Артаксерксу лицо, а потом опустился на колени и принялся тщательно вытирать его ноги, поднял с земли растоптанный плащ, и царь что-то сказал ему недовольно...