Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'
Шрифт:
– Не бойтесь, - сказала она, - Это очень древняя история, сейчас больше нет таких обычаев. К тому же наш великий царь Артаксеркс ещё очень молод и впереди у него много лет жизни. Пейте, в ваших кубках - не яд, а сладкое вино. К тому же, ритуальные чаши смертис совсем не такиме, какие вы сейчас держите в руках.
– А какими бывают чаши смерти?
– поинтересовалась царица Астинь, разглядывая в своей подрагивающей руке золотой кубок в виде большого, только что распустивегося тюльпана.
– Чаша смерти похожа на женскую грудь, - ответила лунная жрица, и голос её неожиданно сделался ласковым
– Да, именно так, она похожа на женскую грудь с выпуклым соском. Потому что всякий, кто пьет из такой чаши, рождается для новой жизни, как младенец, вкусивший материнского молока.
И тогда женщины тоже заулыбались, потому что все кубки, расставленные на столе, были похожи на самые разные цветы, горделиво точащие на золотых ножках - на розы, лилии, нарциссы, тюльпаны - но, по счастью, ни у кого не оказалось широкой плоской чаши с выпуклыми краями и с круглой ямкой в глубине.
– Хватит нам историй, пора танцевать, - первой поднялась со своего места Зерешь, жена царского везиря, и вслед за ней встали другие женщины, взялись за руки, закружились в хороводе:
– "Раньше было одно, а теперь совсем другое.
Прежде было старое, а теперь все новое.
Не станет больше женщина печенкой своего мужа,
не пойдет с ним вместе в могилу.
Она будет даже пировать от него отдельно,
Среди подруг, среди веселых своих подруг..."
С языка Зерешь быстро слетали слова старой, но как будто бы совсем новой песни, которую тут же хором подхватывали другие женщины - и как же легко и приятно было кружиться пожд эту песню после медового вина! Даже царица Астинь заметно повеселела и тихо, одними губами, повторяла слова песни, которые после каждого припева все больше и больше проникали ей в душу:
"Даже пировать они будут отдельно,
среди подруг, среди любимых своих подруг..."
Все настолько увлеклись танцами, что даже и не заметили, как в зале появился прыткий Авагф, один из семи главных царских евнухов, отвечающий за рассылку указов во все области царства, и за распространение наиболее важных известий внутри дворца.
– Пусть царица Астинь тотчас явится перед лицо владыки в царском венце на голове и в наряде из шелка, чтобы все великие князья и придворные в тронном зале смогли увидеть её красоту!
– сказал Авагф, запыхавшись.
– И пусть потом царица в том же виде покажется перед всем народом во дворе царского сада, выйдет на помост.
Царица Астинь слегка покачнулась на выскомом тронном месте, тихо охнула и ничего не придумала лучше, как закрыть свое лицо двумя ладонями.
Авагф взглянул на неё и виновато добавил:
– Сильно развеселилось сердце нашего царя от вина, и он много желает такого, чего никогда прежде не требовал.
– А ты ничего не перепутал?
– спросила Авагфа Зерешь, привыкшая на правах жены везиря запросто разговаривать даже с царскими евнухами. Может, ты просто неправильно пересказываешь речи царя? Скажи не по-своему, а слово в слово, как приказал царь.
– Царь сказал, чтобы царица Астинь облачилась в свое прозрачное белое одеяние, в котором она по вечерам иногда так ловко пляшет во дворце - то самое, где хорошо виден её живот и золотой поясок на гибком стане, - слегка покраснев, принялся пересказывать Авагф.
– И чтобы волосы царицы под венцом извивались в танце черными змеями. И тогда все увидят, что никто не сможет сравниться с её красотой, и увидят...
– Ох, довольно! Молчи!
– с мукой в голосе воскликнула Астинь, по-прежнему не отнимая от лица пальцев.
– Все ясно, ты просто пьян, Авагф, - сказала тогда мудрая Зерешь, почти что весело.
– Вон как ты сейчас тяжело дышишь, и лицо у тебя сделалось совем красным от вина. Должно быть, ты просто перепутал комнаты и забыл, что тебя послали в женский дом за наложницей или танцовщицей. Поэтому скорее иди к Шаазгазу, стражу царских наложниц, скажи, чтобы он выбрал подходящую женщину для развлечений, нарядил её в бесстыдные одежды и направил к толпе под шатром...
Авагф и впрямь торопливо отступил в дверной проем, но в следующую минуту в зал один за другим вошли шесть других царских евнухов и молчаливо выстроились в ряд. Последним из них стоял Харбона, прижимая к животу кувшин с вином, которое он во время пира старался из своих рук наливать царю.
И тогда Авагф в их присутствии ещё раз громко повторил приказание царя: привести царицу Астинь к царю и...
2.
...показать всему миру её красоту.
"...Потому что не только престольные Сузы со всеми поддаными половина мира уже крепко зажата в кулаке у персидских царей, а скоро и весь мир сделается единой ахменидской державой, как того хотели Кир Великий, и сын его Камбиз Второй, и Дарий, и Ксеркс", - привычно перебрал в памяти Артаксеркс имена, которые уже одним только созвучием придавали ему уверенность в своем великом предначертании.
Но именно теперь, при молодом царе Артаксерксе, твердили в один голос придворные мудрецы, обаятели, тайновидцы и волхвы, умеющие разрешать мысленные узлы, наконец-то совершилась необходимая полнота перемен, и настали дни для главных побед и всемирных завоеваний. Об этом говорят мночисленные предсказания камней и небесных светил, росчерки птичьих крыльев на небе, кровавые внутрености священных животных и колебания воды в хрустальных чашах у гадателей.
Не случайно он носит такое имя - Артаксеркс Лонгиман, что значит Долгорукий. И вовсе не только из-за длинных, сильных рук, способных удерживать самый большой меч. А потому что он, Артаксеркс Лонгиман, благодаря завоеваниям отцов, простирал золотой царский скипетр на сто двадцать семь областей от Индии до Эфиопии. И дотягивался своей властной рукой до таких далеких земных окраин, где люди разговаривают между собой на языках ещё более смешных и непонятных, чем язык птиц, а обличием напоминают обугленные головешки.
В свое время Артаксеркс не пожелал обосноваться в Персиполе - в городе, который не только персы, но и соседние народы называли "твердыней Ксеркса". Теперь огромные дворцы Ксеркса и парадный дворец Дария в Персиполе стояли полупустыми, по ночам там, в залах кричали павлины и одичавшие персидские кошки, между зубцов на стенах обосновались летучие мыши, и лишь в женском доме под надзором евнухов тихо доживали свой век жены и наложницы прежнего царя, боясь лишний раз напомнить Артаксерксу о своем присутствии.