Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'
Шрифт:
– Вот мое желание и моя просьба, - произнесла Эсфирь, запинаясь, и стараясь не смотреть на красный, скалящися рот Амана.
– Если я и впрямь нашла благо-благо-благоволение в глазах царя, и если царю будет благо-благо-благоугодно исполнить желание мое. Пусть царь с Аманом ещё и завтра придут на пир, который я для вас приготовлю. И завтра я выскажу царю свое заветное желание.
– Так и будет, - сказал царь.
– Твоя доброта ко мне ни с чем не сравнима, царица, - воскликнул Аман.
– Ты - лучшая из царских жен, мы с тобой - как два пальца на одной руке у царя.
– О!
– только
Она - струсила. Увы, она и сегодня не смогла ни в чем признаться и просить у царя то, что пообещала Мардохею. Она позорно оттянула для себя ещё один день жизни, хоть и понимала, что он все равно будет похож на медленную казнь. Мардохей каждый день ждал от неё каких-нибудь известий, но сегодня Гафаху снова придется сказать ему, что царица больна, и по этой причине снова не смогла увидеться с царем.
Она больна страхом!
Зато Аман в этот вечер был доволен - царь и прежде нередко возвеличивал его над другими, но все же не до такой степени, чтобы приглашать каждый день пировать в обществе царицы.
"Если и дальше так пойдет дело, скоро он меня и в свои спальные покои на помощь позовет!" - похвастался мысленно сам себе Аман, пердставляя перед собой лица Зерешь, своих сыновей и гадателей, восхищенно внимающих каждому его слову.
"Если у меня будет сын, я назову его Дарием, хотя это имя и пытался испортить мой злосчастный брат. Но кто теперь о нем помнит?
– вот о чем, в свою очередь, думал Артаксеркс, шествуя в тронный зал по широкому коридору, украшенному каменными изваяниями персидских царей вперемешку с крадеными греческими скульптурами, которые Ксеркс одно время в огромном количестве вывез с островов, а под конец жизни полюбил их разбивать на мелкие части. Должно быть, именно по этой причине в Сузах сохранилось гораздо больше высеченных из мрамора обнаженных мужчин и женщин, чем в Персиполе, привезенных когда-то на кораблях из греции. Дарий старался ничего не разрушать, но лишь прибавлять...
Артаксеркс вспомнил величественные картины и надписи, которые Дарий приказал выбить на скале Бехистун вблизи город Керманшаха, высоко над уровнем моря, где их издалека мог прочитать любой знающий грамоту путник. На огромной каменной картине перед Дарием стояли девять царей и вождей враждебных кланов со связанными руками и петлями на шее, а десятого царя он попирал своими ногами.
В надписи, высеченной на эламском, вавилонском и персидском языках, Дарий от своего имени во всех подробностях рассказал миру о победах над врагами и заговорщиками.
"Искони мы, Ахмениды, пользуемся почетом, искони наш род был царственным. Восемь человек из моего рода были до меня царями. Я девятый", - повелел написать на камне Дарий.
"А я - одиннадцатый, значит сын мой, Дарий Второй будет двенадцатым Ахменидом", - подумал Артаксеркс, величественно шагая в сопровождении телохранителей по гулкому коридору.
"Следующие страны мне достались, по воле Ахуры Мазды я стал над ними царем: Персия, Элам, Вавилония, Ассирия, Аравия, Египет, Лидия, Иония, Мидия, Армения, Каппадокия, Парфия, Дрангиана, Арейя, Хорезм, Бактрия, Согдиана, Гандара, Сака, Саттагидия, Арахозия, Мака: всего двадцать три страны", - выбил на камнях Дарий.
"А я вскоре прибавлю сюда своей длинной рукой ещё и другие владения, а если Мегабиз поможет, то и все греческие острова будут моими", - мысленно прикинул Артаксеркс Лонгиман, скользя глазами по белеющим в полумраке греческим изваяниям из мрамора.
"В этих странах каждого человека, который был лучшим, я ублаготворял, а каждого, кто был враждебен, строго наказывал. По воле Ахура Мазды, эти страны следовали моим законам. Все, что я им приказывал, они исполняли. Ахура Мазда дал мне это царство...
...Потом появился человек, маг по имени Гаумата. Он восстал в Пишияуваде, у горы Аракадриш... Народ он так обманывал: "Я - Бардия, сын Кира, брат Камбиза. Тогда весь народ взбунтовался и перешел от Камбиза к нему - и Персия, и Мидия, и другие страны. Гаумата захватил царство..."
Артаксеркс чувствовал, что снова пришло какое-то важное известие, иначе Фемистокл не осмелился бы беспокоить владыку во время пира с царицей, и тем более не передал бы через слуг своей просьбы выслушать его одному, без присутствия визиря.
В дорогом платье, с отросшей бородой, ровно подстриженной на особый восточный манер, Фемистокл теперь во всем был похож на знатного перса, если бы не открытое, плутоватое выражение лица, отличающее многих греков.
После длинного приветствия, которое он сказал царю на чистом персидском языке, Артаксеркс убедился, что Фемистокл заметно продвинулся и в знании языков - он даже говорил теперь не так быстро, как прежде, а делая в своей речи долгие, задумчивые паузы.
– Ты выбрал не самое лучшее время, чтобы явиться к царю, - сказал Артаксеркс, милостиво разрешив Фемистоклу облобызать края своей одежды.
– В такое время все мирные люди уже спят, кроме моего евнуха Харбоны, который никогда не смыкает глаз. Я ждал, когда ты явишься ко мне, чтобы рассказать о греках все, что тебе изветно. Но не думал увидеть тебя сегодня.
– Меня привели во дворец срочные известия, - нисколько не смутился Фемистокл.
– Я мог бы подождать до утра, но решил не откладывать.
– Или все греческие острова разом смыло морскими волнами?
– пошутил Артаксеркс, который после выпитого вина, и приятного общения с Аманом и царицей, все ещё пребывал в хорошем расположении духа.
Фемистокл оценил шутку владыки, ноответил со сдерженным достоинсвом:
– Нет, мой повелитель - такое известие я бы оплакал в одиночестве. Хоть я и не желаю возвращаться в родные места, но моя память до сих пор хранит имена людей, которым я вовсе не желаю погибели в пучине.
– Так кому же ты служишь, Фемистокл?
– Мой приход к тебе, господин, скажет об этом лучше всяких слов. Я подумал, что нем нет никакого смысла обсуждать прежние дела, когда есть совсем новые, и тебе интереснее будет послушать о них.
– Где же на этот раз случился бунт?
– спросил Артаксеркс, помолчав. И насколько верны твои сведения?
– Я только что получил письмо от своего знакомого вононачальника с Кирпа. Он прежний мой друг, которому можно верить.
– Понятно, снова Кипр... Но там теперь Мегабиз - я доверяю его острому мечу. Получив свое золото, он теперь служит мне... как ручной зверек.