Ешь правильно, беги быстро. Правила жизни сверхмарафонца
Шрифт:
Кедры и заснеженные вершины гор поднимались надо мной, каменистые провалы каньонов открывали свой зев внизу. Вокруг было море подсолнухов. Стоял полдень, было как минимум сорок градусов. Я вел гонку, а голова была полна вопросов.
Почему люди так и не поняли, что я много тренировался и действительно хочу выиграть?
Почему мама болеет? Почему отец вышвырнул меня из дома? Почему никто, даже я сам, поначалу не думал, что смогу «сделать» Дасти, – до тех пор, пока не «сделал» его в реальности? Я мог продолжать спрашивать и спрашивать себя, но это не имело никакого значения. Я продолжал размышлять. О том,
К двум часам дня я выбежал из каньонов на “прохладу” (плюс 35 градусов), к подножию гор, все еще полный сил и все еще с вопросами «Почему?» в голове. Они невероятным образом привели меня к тому, что я больше всего люблю в жизни, – к чувству движения, единения с землей, чувству присутствия здесь и сейчас, без забот, без давления от ожиданий других людей, без разочарований и волнений. Вопросы «Почему?» дали мне и ответ на них. Думаю, отец не подозревал, что его «Надо – значит надо» станет для меня мудростью, познанной через тяжелый труд.
«А вот и равнинник, – сказал кто-то на пункте помощи «Мичиган Блафф» (Michigan Bluff) на 55-й миле, достаточно громко, чтобы я услышал. – Он первый, но это ненадолго. Он слишком быстро рванул, сорвется, сейчас Твитмайер подбежит. Парню конец».
Слова сомнения, высказанные вслух, были шепотом по сравнению с голосами, звучавшими у меня в голове.
«Может, ты слишком мало тренировался?»
«Может, ты слишком много тренировался?»
«Неужели и на самом деле можно пробежать сто миль на одной растительной пище?»
«Может, ты побежал слишком быстро?»
«Тебе конец?»
Но я уже знал, что голоса в голове можно заглушить до тихого шепота. И все, что нужно для этого, – вспомнить почему я оказался тут, что я хочу и насколько сильно я этого хочу. Да, мне и раньше бывало трудно. Я и сейчас в состоянии преодолеть сложности. Все эти подъемы, разрывающие легкие, и спуски, убивающие квадрицепсы ног, – это лишь малая плата за билет в чудесную страну, о которой я мечтал. Я отчасти чувствовал раскаленный воздух. Отчасти чувствовал каждый болезненный неровный шаг. Отчасти мне было все равно. Я приближался к тому моменту, когда тело отказывается продолжать двигаться вперед, и хотел узнать, как у меня получится заставить его двигаться силой воли. Я был там, где хотел быть. И этот момент был для меня всем.
Вы можете легко, а может, наоборот, тяжело переносить жизненные невзгоды. Может, вы очень волнуетесь о завтрашнем дне, а может, вам все равно. Вы можете представлять себе вашу судьбу ужасной или, наоборот, видеть прекрасное будущее. Все это не имеет никакого значения, если вы уже движетесь, если уже что-то делаете. Я мог бы и дальше задаваться вопросом «Почему?» до бесконечности – но это никак не сказалось бы на моем движении, на результатах бега.
«Надо – значит надо».
Я дотрусил до станции помощи Foresthill на 63-й миле без майки – ее я намочил и повязал на бритый череп. Я подбадривал себя победоносным кличем – в ознаменование того, что все еще шел первым, что я уже столько пробежал, что был жив и продолжал путь, который выбрал сам. Это была первая станция помощи, на которой бегунам разрешалось встретиться со своими пейсерами. Я поискал глазами Яна.
– Ты пил воду? Ты ходил в туалет?
Я сказал,
Ян выдал мне пару пол-литровых бутылок с водой и взял еще пару с собой.
– До следующей станции помощи ты должен их выпить! – сказал он.
Но следующая станция была всего через три мили. Если бы у меня было обезвоживание, это еще можно было понять. Если бы я не писал, я выпил бы воду как можно скорее. Я было запротестовал, но потом подумал, что так, возможно, будет лучше. Смысл присутствия пейсера как раз в том, что можно иногда «отключить» голову. А Ян был не простым пейсером. В 1999 году он помог шестнадцати сверхмарафонцам, причем двенадцать из них выиграли свои забеги. Он бегал по этому маршруту в прошлом году и знал, в чем его сложность. Мы выбежали из маленького городка и двинулись трусцой в сторону Калифорнии. Спустя некоторое время дорога плавно перешла в тропу, с этого места на протяжении следующих 16 миль должен был идти спуск. Я понимал, что надо пить воду, но я ее не пил. Я не видел смысла напиваться перед большим подъемом, который следовал за спуском. Да, организму нужна была жидкость. Но пить прямо сейчас?
Пока мы спускались на 300 метров, воздух еще больше прогрелся. Мы были на тропе, покрытой глиняной пылью, легкой, как мука. Я даже чувствовал запах этой первозданной земли.
Попробуйте пробежать минут двадцать – и вы будете хорошо себя чувствовать. Попробуйте побегать еще двадцать – и вы можете почувствовать усталость. Добавьте еще три часа – и вам будет сложно. Но не останавливайтесь, и вы увидите и почувствуете, в том числе при помощи обоняния, окружающий мир с такой яркостью, по сравнению с которой вся ваша предыдущая жизнь покажется бледной. Именно это сейчас и происходило со мной.
– Как твои ступни? Как ноги? Ты пьешь воду?
Ян бежал позади меня. Он проверял, беспокоился, в общем, делал то, что обычно должны делать пейсеры.
Я на секунду задумался. Как мои ступни? Ну, раз он обратил на них мое внимание, то они болят. И у меня пара мозолей. Ноги? Да, кажется, их пронзили тысячи невидимых ножей.
– В порядке, – ответил я, – все нормально.
– Ты пьешь воду?
Вообще-то нет, но теперь я отпил из бутылки, а точнее, выпил ее целиком и продолжил бег.
Мы пробежали еще немного, Ян больше ничего не говорил. Наконец извилистый спуск перешел в подъем. Я чувствовал себя хорошо. Действительно хорошо. Я посмотрел на левую руку. Мы уже сильно отставали от времени, которое запланировали перед началом состязания, но все равно были впереди всех. Я делал то, что представлял себе, бегая по дорожкам для снегоходов в Северной Миннесоте и по мшистым тропам у подножия Каскадных гор.
– Как дела?
«Нормально» – подумал я. Все было отлично.
И потом только я обратил внимание на вес бутыли с водой. Ян увидел, как я посмотрел на бутылку.