Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа
Шрифт:
Женечка встретила ее с особой ласковостью, расцеловала, что-то сказала ей с улыбкой, кивнув в сторону социалистов, и почему-то повела именно к ним.
– Господа, вы не знакомы с Зинаидой Федоровной Жученко? Позвольте рекомендовать, приехала из Берлина, где преподает русский язык.
Азеф, спросив разрешения, взял под руку гостью и отошел с ней к дальнему углу, где не было сутолоки. Он был очарован новой знакомой и спешил задать ей вопросы, внимательно выслушивал ответы. Зинаида Федоровна сказала:
– Это правда, что мне сказала о вас Евгения Александровна? Что вы социалист?
– Да, разумеется! – важно помотал головой Азеф. – Почему вы покинули Россию?
– Думаю, с вами можно быть откровенной. За революционную деятельность я была выслана в девяносто пятом году в Кутаис. Когда срок ссылки прошел, сочла за благо покинуть Россию и теперь живу в Берлине.
– О России скучаете?
– Конечно, но я не имею состояния, а в Берлине у меня много уроков, поэтому придется еще там сколько-то пожить.
Азеф разглядывал лицо Зинаиды: большие миндалевидные глаза, изогнутые дугой густые брови, маленький скошенный подбородок и приятный рот. Азеф взял руку девушки и сказал:
– У вас очень красивые глаза! Я был бы рад глядеть в них всю жизнь… – И незаметно для других провел ладонью по шелковистой косе.
Зинаида рассмеялась и пожала руку Азефа:
– Вы очень добры.
Завязалась оживленная беседа. Азеф распространялся о восхитительных достоинствах Зинаиды, та млела и, как всякая девица, с удовольствием слушала льстивую чушь.
В залу решительными шагами вошли два человека. Один был в новом фраке и с безумно горящим взором. Хозяйка поспешила навстречу, громко сообщила гостям:
– Поэт Валерий Яковлевич Брюсов, одарен чрезвычайно!
Поэт, словно никого не замечая, чуть кивнул головой и, словно принюхиваясь, вновь задрал подбородок и вдруг пролаял в нос:
– Я счастлив видеть вас, до радостных слез!
Его спутник, с рыжей кипой волос, одетый в прекрасно сшитый фрак, рассмеялся неожиданным детским смехом. Женечка представила знаменитость:
– Вождь русского символизма, неподражаемый Константин Бальмонт!
Брюсов невольно сделал гримасу – его всегда снедала зависть, – и пышное представление собрата по перу ему пришлось не по вкусу. Зато сам Бальмонт счастливо зарделся, раскланялся влево и вправо.
Кто-то захлопал, раздался истеричный женский крик:
– Бальмонт, вы гений! Вы – наша гордость!..
Политические враги
И вдруг все смолкли, взоры дружно обратились на новых гостей – высокого, представительного человека с короткой стрижкой на лысоватой голове и роскошной, разделенной надвое, бородой. Это был недавно заступивший на должность министра внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин. У него было благородное лицо с высоким лбом, внимательный и доброжелательный взгляд карих глаз с монгольским разрезом. Поговаривали, что кто-то из его предков был татарским мурзой. От Сипягина хорошо пахло дорогим одеколоном «Золотой сноп». Он держался очень прямо, лицо всегда сохраняло удивительное спокойствие.
Рядом с Сипягиным стоял товарищ министра МВД Плеве, человек лет под шестьдесят, болезненного вида, с усталым взглядом умных глаз, большими залысинами и седыми усами.
Женечка поспешила навстречу важным гостям, подставила для поцелуя руку.
Министр улыбнулся, со всеми важно раскланялся, и его взгляд остановился на несколько необычной для светских салонов кучке людей, державшихся с нарочитой независимостью и жавшихся друг к другу. Женечка поспешила сказать:
– Это наши социалисты. Это Александр Алексеевич Чепик – дворянин, студент Демидовского лицея, человек прогрессивных воззрений.
На министра хмуро глядел вечный студент, мужчина среднего возраста, невысокий, но крепкий в плечах, с глубокими, суровыми морщинами возле аскетического рта, бесформенным мясистым носом и холодным, ненавидящим взглядом бесцветных глаз.
Женечка продолжала:
– Дмитрий Сергеевич, а это наш новый друг, – указала на Азефа, – Иван Николаевич Виноградов. Он только что прибыл из Дармштадта, где выучился на инженера-электрика, жаждет трудиться на благо технического прогресса. И еще позвольте рекомендовать: Андрей Александрович Аргунов, железнодорожный служащий, – в голосе Женечки зазвучала горделивая нотка, – близко знаком с теоретиком анархизма Кропоткиным, в прошлом студент юридического факультета Московского университета…
– В далеком прошлом, – поправил Аргунов, худощавый человек лет тридцати пяти, узкоплечий, с высоким лбом на треугольном лице, хрящевидным носом и с волосами, гладко зачесанными назад. Он постоянно поглаживал усы и короткую козлиную бородку и время от времени издавал странный горловой звук – кхх! Вот и сейчас Аргунов иронично произнес: – Однако со второго курса, кхх, был отчислен, хотя ходил в круглых отличниках. По приказу господина Сипягина, который в те годы являлся московским губернатором, я был выслан из старой столицы…
Сипягин беззлобно заметил:
– Но ведь выслан, наверное, не без причины? – Испытующе посмотрел в лицо Аргунова. – Мне было жаль видеть, как погибает интеллигентная молодежь. В профессиональных революционерах поражает жажда разрушения, безжалостность…
Аргунов произнес:
– Вы, Дмитрий Сергеевич, мне поверите, если скажу, что не могу зарезать курицу? Мне страшен вид крови, мне отвратительна чужая смерть. Но смолоду готов был жертвовать собой ради высокой идеи, кхх.
Сипягин встрепенулся:
– Вот-вот, это-то и интересно! Ведь искренне жаль человека, который ради химер губит себя и окружающих. Иное дело – отдать жизнь за родину…
Аргунов перебил министра, произнес с легким презрением к человеку, который не понимает простых вещей:
– Все гораздо сложнее. Нельзя любить родину по приказу. Что такое родина? Место, где я родился? А если человек не рад, что родился в России?
Плеве, долго молчавший, грустно покачал седой головой:
– Такому несчастному надо сочувствовать! Так что ему мешает уехать, земля велика.