Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа
Шрифт:
Зинаида явно робела, она прижалась к плечу Азефа. Казалось, можно отправляться в буфет, но тут Азеф решил показать своим товарищам смелость суждений. Он решительно возразил:
– Для блага трудящегося большинства можно и нужно применить самые жесткие меры. По какому праву помещики владеют землей? Революционеры – это вообще особая порода людей, это люди высоких идей. Революция им дороже дома, жены, детей. Их мечта – погибнуть за эту самую революцию.
– Но ведь это психическая болезнь, мания! – ужаснулся Плеве. – Как можно любить кровавые революции больше собственных детей? И разве не лучше
В разговор влез Чепик, прохрипел:
– Только террором можно добиться перемен в таком рабском государстве, как Россия.
Сипягин вздрогнул, отрицательно покачал головой:
– Терроризм бессилен, если у революционеров нет средств низвергнуть правительство. Терроризм излишен, если эти средства есть. Но он крайне вреден в нравственном отношении, ибо внушает обществу мысль о доступности убийства, о том, что человеческая жизнь ничего не стоит. Своей волей лишая человека жизни, убийца идет против воли Бога, становится как бы его врагом. Почитайте записки бывшего террориста Льва Тихомирова, который прозрел и теперь проклинает революцию.
Женечка поняла, что пора переменить тему разговора. Она обратилась к Сипягину:
– Дмитрий Сергеевич, это правду газеты пишут, что у Льва Толстого опасная для жизни болезнь?
Сипягин согласился:
– Да, мне докладывали, что у Толстого желчнокаменная болезнь в тяжелой форме. Кстати, я уже подписал директиву о принятии мер по охране порядка, это на случай смерти великого старца. – Сипягин отправился вслед за Плеве, который подошел к дальнему окну и оперся на широкий мраморный подоконник.
Смешение народов
Возле Плеве стояла старая княгиня Гагарина, которую разорил покойный муж-картежник. Гагарина была одета в бархатное старомодное платье, и даже бриллиантовое колье, висевшее на морщинистой шее, не придавало ей элегантности. Она по-французски вполголоса обратилась к Плеве:
– Вячеслав Константинович, я удивляюсь нынешним временам. Кого только теперь не приглашают на светские рауты!
Плеве согласился:
– Да, публика здесь разная…
Гагарина плохо слышала. Прикрывая веером отсутствие зубов, переспросила:
– Как вы сказали? Заразные? Конечно, нынче всяких хватает. – Саркастически прошамкала: – Хозяйка, кажется, хотела собрать сюда всех жидов Привислянского края.
Плеве добродушно улыбнулся:
– Женечка еще молода, а кто смолоду не чудил, тот в старости мудрости не находил.
– Уж это обязательно, жидов теперь много расплодилось!
К Гагариной приблизился Сипягин, с галантной непринужденностью взял ее руку, поцеловал, спросил о здоровье и, не слушая ответа, пробасил, по-французски обращаясь к Плеве:
– Ну-с, сударь, вам все это не кажется ли забавным? Смешение народов и рас…
Плеве глубокомысленно покачал головой и тоже по-французски отвечал:
– Но это, должно быть, и впрямь веление времени: в одной компании бывший ссыльный и министр МВД, социалисты и дядя государя Константин…
Слово «социалисты» в его устах прозвучало как ругательное.
Сипягин подумал: «Только важное дело меня заставило сюда прийти, иначе моей бы ноги здесь не было! Другой раз Женечка меня не затащит. Впрочем, говорят, у нее отличный итальянский повар, может, хоть ужин скрасит вечер», – и добавил, вновь переходя на русский язык:
– Впрочем, Петр Великий на свои пирушки тоже собирал людей разных чинов, но империя от этого не рухнула.
Гагарина с комической миной произнесла:
– Как бы в гардеробе наши меховые шубы не пропали.
Сипягин вежливо улыбнулся. Струнный квартет, приглашенный из Большого театра, заиграл музыку Брамса. Гагарина вздохнула:
– Нынче и впрямь время странное. Меня ведь родная племянница, прощелыга, отравить хотела. – Перекрестилась. – Не зря Иван Яковлевич [1] , человек божий, предсказывал конец света в одна тысяча девятисотом году.
1
И.Я. Корейша, знаменитый московский юродивый, обретавшийся в середине XIX в. в «безумном доме» и похороненный на Черкизовском кладбище. Могила сохраняется. Корейша поминается в произведениях Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, И.Ф. Горбунова и др.
Сипягин возразил:
– Не уверен, княгиня, что конец света подошел, но что странные времена настали – это совершенно точно. А главное, нас, русских, хлебом не корми, но только позволь поспорить о политике. Тут у нас все знатоки…
К министру, сладко улыбаясь, подплыла неказистая Ольга Книппер. Хорошо поставленным голосом она обратилась к Сипягину:
– Дмитрий Сергеевич, это правда, что нынче будут великий князь Константин Романов и певец Шаляпин?
Сипягин был хорошо осведомлен о планах на этот вечер Константина Романова, но не счел нужным докладывать об этом актрисе, которую недолюбливал. Он неопределенно пожал плечами:
– Мне трудно судить о намерениях других, не зная их планов.
Княгиня Гагарина, все время поворачивавшаяся к Сипягину левым ухом, которое лучше слышало, прошамкала:
– Да уж, трудная пошла жизнь… Евреи и социалисты обнаглели.
Несколькими днями раньше…
Сипягин прибыл к Немчиновой по воле случая. И все началось за несколько дней до раута, о котором мы ведем речь.
У Сипягина была в Москве любовница, муж которой считал себя поэтом. Любовница умоляла Сипягина помочь мужу. Тот жаждал стать почетным членом Российской академии наук, а президентом академии был Константин Романов. Сипягин скрепя сердце обещал обратиться с этой просьбой к великому князю.
Так счастливо случилось, что великий князь, которого близкие называли кратко К. Р. (именно так он подписывал свои сочинения), находился в Москве. Князь Феликс Юсупов, человек ума малого, но титулованный и богатый, с восемьдесят шестого года адъютант великого князя Сергея Александровича, якобы по старой памяти приехал навестить Сипягина в его московской квартире. Но у этого визита тоже была причина: супруга Юсупова Зинаида Николаевна хотела просить Сипягина о смягчении наказания сыну няньки Юсуповых. Этот сын что-то натворил в деревне, и его теперь должны были судить.