Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа
Шрифт:
Теперь под влиянием и даже нажимом своих друзей-социалистов Женечка затеяла организацию легального «Общедоступного техника», где под видом получения знаний велось бы разложение молодежи в социалистическом духе.
Все это девице казалось благородным, ибо отвечало прогрессивным чаяниям «передовых людей», которых она принимала в своем доме и среди которых выделяла за обширный ум своего нового знакомого – Азефа, которого знала как Ивана Николаевича Виноградова.
Женечка была принята в высшем обществе, более того – она сама составляла высшее общество. Именно там она и почерпнула свои передовые убеждения.
Дом Немчиновой на Остоженке, полный буржуазной роскоши, той самой, которую Женечка якобы презирала, служил салоном для знати обеих столиц. Сюда на рауты порой заглядывали важные персоны: великие князья, министры, знаменитые артисты, писатели и присяжные поверенные.
Светских гостей привлекала кроме прекрасного повара и замечательных трапез прекрасная внешность Женечки, умение так одеться, что все природные особенности форм ее неотразимой фигуры, узкой талии и округлости бедер были умело подчеркнуты. И эта внешность служила тому, что Женечка Немчинова всегда была в центре внимания мужчин – и молодых, и даже тех, кто хорошо помнил царствование Николая Павловича, но сохранял интерес к женским прелестям.
Пристрастия великого князя
Было еще нечто, что в глазах высшего общества поднимало эту девицу.
За Женечкой откровенно ухаживал великий князь Константин Константинович Романов, писавший превосходные стихи и печатавший их под псевдонимом К. Р. Был слух, что ухаживание высокородного поэта имело свой результат и назвать его платоническим было бы ошибкой. И это вопреки тому, что великий князь имел болезненную наклонность к мужскому полу, от которой, впрочем, искренне страдал и всячески старался избавиться.
Итак, порой великий князь навещал дом Немчиновой, но приходил только тогда, когда не было приемов. На этот раз Женечка уговорила великого князя посетить вечерний раут.
Желая казаться передовой, Женечка вела порой весьма фрондерские разговоры. Зная, что это красит ее хорошенькое личико, она надувала бантиком сочный ротик, причем нижняя пухлая губка мило выступала над верхней, поднимала к потолку томный взор и говорила что-нибудь этакое:
– Господа, ну, признайтесь: самодержавный строй – это все-таки не очень прогрессивно. Пришло время в помощь государю создать по английскому образцу палату лордов, то есть людей аристократического происхождения, и палату всех сословий – фабрикантов, артистов, журналистов, писателей и даже людей простых званий – купцов, ремесленников и крестьян…
Какой-нибудь скептик замечал:
– Этих нельзя – пить будут.
– А надо брать только трезвых!
Гости вздыхали:
– Где ж трезвых-то взять, целую палату? Слава богу, не в Англии живем…
У купчих считалось за счастье затащить в дом, усадить за стол и слушать откровения юродивых, дур и дураков или хотя бы просто людей странствующих. Зато в светские салоны, опять же согласно возникшей моде, теперь приглашали социалистов и прочих странных личностей, проповедовавших якобы самые прогрессивные идеи равенства и поголовного братства. Слушать этих забавных типов приходили многие.
Женечка, как человек передовой, шагавший в ногу со временем, употребила немало усилий, чтобы отыскать таких социалистов, которые теперь были нарасхват. Желая доставить удовольствие своим великосветским гостям, она позвала сразу нескольких типов, выделявшихся среди остальных, как пятна соуса на белой скатерти. Среди последних был Азеф.
Съезд на Остоженке
Хотя шел рождественский пост, в светских домах Москвы, даже там, где этот пост держали, вовсю устраивали званые обеды с музыкой. Правда, для усердных постников повар-итальянец готовил блюда без мяса.
В декабрьский вечер 1899 года, уже за полночь, когда начался театральный разъезд, возле подъезда дома Немчиновой на Остоженке то и дело останавливались сани, кареты и кибитки, запряженные сытыми лошадьми.
Ливрейный лакей с поклонами растворял тяжеленную дубовую дверь, лакеи услужливо помогали снять гостям верхнюю одежду.
Хозяйка была в роскошном пюсовом платье из шелка в обтяжку от Тер-Матеузова из Петербурга за шесть сотен рублей. Она стояла у лестницы и говорила всем входящим одно и то же:
– Как приятно, что вы пришли! Очень рада вас видеть.
Гости подходили к хозяйке, кланяясь и улыбаясь. Мужчины целовали Женечке руки, одетые в длинные, по локоть, ажурные перчатки, женщины целовались в щеки. Все женщины были одеты по последней моде и с любопытством и ревностью оглядывали наряды других. Хозяйка вслух называла имена приезжавших гостей, не забывая любезно спрашивать:
– Вы, конечно, знакомы?
И большинство гостей этого рода действительно давно знали друг друга, а многие были связаны по службе или родственными узами. И все они с восторгом останавливали взгляды на хозяйке, и общим приговором было: что за красавица!
По широкой мраморной лестнице, застланной бордовой ковровой дорожкой и украшенной венецианскими зеркалами и бронзовыми фигурами-светильниками, гости поднимались на второй этаж.
Здесь в большой гостиной вдоль стен стояли мраморные и бронзовые статуи, на стенах висели работы изысканных мастеров: Левицкого, Брюллова, Кипренского, Федора Васильева, работы голландцев. Негромко играл струнный квартет.
Гостиная постепенно заполнялась. Приходили друзья хозяйки. Это были офицеры в ладно сидевших мундирах и с орденами, знаменитые адвокаты, врачи, актеры и вообще люди свободных профессий, одетые в платье от лучших портных и с орденами на лентах, самоуверенные, переполненные чувством собственного достоинства, говорившие негромкими голосами и обращавшиеся друг к другу с ласковыми улыбками истинных аристократов. Из дипломатического корпуса прибыл с супругою английский посланник, немолодой, высокий и все еще очень стройный.
Вот и Женечка поднялась в залу, еще раз, теперь всем сразу, счастливо улыбнулась. Гости стояли вдоль стен, теснились к входным дверям. Вполголоса говорили о том, что нынче ожидается приезд великого князя Константина Константиновича Романова и министра внутренних дел Сипягина.
Азеф с интересом разглядывал гостей. Его внимание вдруг привлекла женщина в скромном платье с толстой каштановой косой, с приятным круглым и улыбчивым лицом, на котором было написано крайнее смущение. Новая гостья была похожа на домашнюю учительницу, которой она, впрочем, и оказалась.