Эскизы на фоне миражей. Писательские размышления об известном, малоизвестном и совсем неизвестном
Шрифт:
Есть на Балтике такое проклятое место – Моонзундский архипелаг, состоящий из четырёх крупных и свыше полутысячи мелких островов. Неосведомлённый человек, попавший сегодня в те места, тут же вступит со мной в спор: мол, более покойных и благословенных просторов трудно представить.
Тихая, пасторальная сельская жизнь погружена в тишину, напоенную морской свежестью, подчёркнута редкой цветовой гармонией бескрайних лугов, голубизной рыбных озёр и огромным небесным куполом с грудами кучевых облаков, подсвеченных неярким северным солнцем. Море подходит к порогам уютных домиков, где живут работящие люди, связанные с миром неторопливыми паромными переправами, на которых доставляют на материк плоды своего труда –
Сегодня, однако, мало кто помнит, что умиротворённая морская даль скрывает в глубинах Моонзунда страшные нагромождения корабельного железа, оплетённые водорослями осколки грандиозных побоищ. Их было несколько, но одно из самых жестоких – летом 1915 года, когда германская эскадра пыталась прорваться в Рижский залив. Цель – подавить основные базы российского флота, для чего было стянуто возле горловины Ирбентского пролива (по нему битва и получила название) более сотни кораблей. Из них 10 линкоров, 12 крейсеров и москитная туча эсминцев, почти восемь десятков, проворных, как осы, скопом готовых нанести убийственный укус любому.
Русские корабли, среди которых был и «Изяслав», немедленно вступили в бой, который определить можно только как смертный. В ходе его огнём в упор были потоплены несколько самых наглых германских эсминцев. Однако их место тут же занимали другие.
Но когда крупнейший корабль, линкор «Мольтке», получил торпеду в правый борт, а вместе с тем – реальную опасность уйти на дно, немцы поняли, что стремление прорваться в залив им обойдётся слишком дорого. Они стали отводить силы, оставив в балтийских глубинах несколько судов, искалеченных минами и артиллерийским огнём защитников Моонзундского архипелага.
В этом дымном кошмаре и состоялось боевое крещение мичмана Исакова, который проявил себя столь блистательно, что когда пришла пора командам разбираться с царскими офицерами по законам пролетарской революции, матросская масса единогласно избрала его своим вожаком. Он стал одним из первых советских морских офицеров и к началу Великой Отечественной войны был уже адмиралом, занимая должность заместителя наркома, по сути – второго на флоте человека.
Сталин относился к нему с особым уровнем доверия. Ему нравились спокойные, взвешенные и немногословные доклады Исакова, которые, как правило, касались перспектив развития военного флота. Когда обсуждалась проблема строительства Беломорско-Балтийского канала, Исаков был одним из немногих, кто настаивал на ускоренном его завершении, представив в правительство записку, где обосновывал стратегическую необходимость этого водного пути. Он считал, что в случае необходимости можно будет оперативно перебросить часть балтийских сил в зону Северного Ледовитого океана, откуда открывался путь в любую часть света. Кроме того, писал о важности развития промышленного судостроения в приполярной зоне, подчёркивая, что, с одной стороны, это позволит под прикрытием отдалённости безопасно строить корабли любого тоннажа и назначения, с другой – создаст возможность освоения огромных северных пространств, опираясь на энергетическую базу, что сформируется вокруг верфей и потянет за собой всё остальное, прежде всего – развитие заполярных городов, которые дадут судостроению новые кадры корабелов и мореходов.
В сущности, так и произошло – сегодня именно на Дальнем Севере находится основная оборонная судостроительная база России, со стапелей которой сходят атомные субмарины, радикальное оружие, что заставляет оголтелых помнить о неотвратимом возмездии…
К лету 1942 года война из события перешла в будни, с пониманием, что так будет долго. Быстро испарилось ликование от разгрома германских войск под Москвой. Враг, преодолев иллюзии блицкрига, с весны следующего года навалился на Советский Союз с удесятерённой силой, декларируя на всех углах, что от этой страны надо оставлять только пустыню. Гитлер выделяет Восточный фронт из своей многолапой агрессии как главный, нацелив туда основные силы и ресурсы покорённой им Европы. Но как ни старался, война всё равно приобретала вязкий, затяжной характер, и в её котле свежие дивизии из рейха исчезали, как клёцки в раскалённом вареве…
19 июня 1942 года, за трое суток до годового отсчёта войны, Сталин принимает у себя высшее руководство военно-морского флота, адмиралов Кузнецова и Исакова.
Когда в 2008 году тиражом всего 350 экземпляров были опубликованы журналы записей лиц, лично принятых Сталиным, картина минувшего стала принимать вид документальной завершённости. Сразу стала понятна степень вранья, которым оперировали идейные «перевёртыши», утверждавшие, что в дни начала войны Сталин запил с горя, спрятался в дачном схроне, откуда чуть ли не силой его вытащил Жуков.
Нет-нет, я не оголтелый поклонник Сталина, я просто сторонник правдивой трактовки очевидности. А факты говорят, что 22 июня 1941 года рано утром, в 5 часов 45 минут, ровно через час после нападения Германии, в кремлёвский кабинет вождя вошли высшие персоны страны: председатель правительства В.М. Молотов, нарком внутренних дел Л.П. Берия, нарком обороны С.К. Тимошенко, начальник ГлавПУРа Л.З. Мехлис, начальник Генштаба Г.К. Жуков, члены совнаркома А.И. Микоян и Л.М. Каганович.
Начинается напряжённая работа, люди заходят – выходят. Читаешь лаконичные записи журнала – и видишь, как появляются другие, ответственные за разные отрасли руководители. В полдень кабинет покидает Молотов. Через полчаса возвращается и сообщает, что посол Германии, граф Шуленбург, вручил ему официальную ноту о начале войны.
Вскоре Молотов снова уходит, на этот раз надолго, и страна, затаив дыхание, слушает по радио выступление председателя Совета народных комиссаров, транслируемое из студии Центрального телеграфа (это в двух шагах от Кремля), о вероломном нападении фашистской Германии. Для миллионов советских людей жизнь разрублена на «до» и «после». Именно он, Вячеслав Михайлович Молотов, от имени Советского правительства объявил о начале Отечественной войны. Великой её сделают время и многонациональный советский народ…
На следующий день, уже в половине четвертого утра, в том же кабинете с участием различных персон, в частности, генералов А.Д. Жихарева, Н.Ф. Ватутина, руководителей народного хозяйства Н.А. Вознесенского, А.И. Шахурина, И.М. Зальцмана, снова начинается активная работа по всесторонней мобилизации страны на борьбу с врагом. И так практически каждый последующий день, по многу часов. Где тут растерянность, где дача, где схрон, запой? Язык бы поганый вырвать!
Исаков появился в кабинете Сталина на 363-й день войны. По всему фронту, от Полярного круга до Чёрного моря, идут тяжёлые и упорные бои. Накануне пришло страшное сообщение из Воронежа – двухмоторный «Хейнкель» угодил полутонной бомбой в скопление детей, собранных в городском парке, – только погибших триста! Сталин чернее тучи:
– Кто позволил собрать такое количество детей в одном месте? Почему ПВО ясным днём «проворонила» налёт немецкой авиации?
От сталинских «почему?» мороз по коже…
Разговор с моряками идёт о судьбе Севастополя. На столе утренняя сводка, из которой следует, что войска Манштейна вышли к Северной бухте, перерезан участок железной дороги в районе Волчанска. Положение крайне тревожное. Начальник оперативного управления Генштаба, генерал Павел Бодин, желая «подсластить пилюлю», доложил, что Генеральный штаб, подведя итоги года войны, свидетельствует об объективных успехах Красной армии – отборные германские войска в значительной степени уже перебиты.