«Если», 1996 № 04
Шрифт:
Но была в новой фантастике и одна существенная черта, которая в догматические рамки уже не укладывалась. Вспомним, что это было время, когда еще совсем недавно кибернетика объявлялась буржуазной лженаукой, квантовая механика — идеализмом, а генетика и вовсе подверглась остракизму.
Фантастика же с непозволительной для официальной науки вольностью начала обращаться с основами мироздания. Она выкручивала, замедляла, ускоряла течение времени. Она сплющивала пространство. Она выводила причудливые формы неразумных и разумных креатур, игнорируя предписания законов эволюции. Именно фантасты наконец познакомили широкую публику с принципами кибернетики. Взять хотя бы один из первых рассказов А. Днепрова «Суэма» (1958 г.) В рассказе много места занимают популярные
Особым разнообразием идей отличался Генрих Альтов, изобретатель и теоретик изобретательства. Почти каждый его рассказ содержал незатронутую наукой идею, может быть, и неосуществимую, но всегда дерзкую, нетрадиционную. Как, например, преодолеть проклятие межзвездных перелетов, занимающих сотни и тысячи лет? Если в «Туманности Андромеды» для решения этой задачи предлагалось задействовать мощный энергетический луч, то есть, честно говоря, ничего не предлагалось, то в рассказе Альтова «Ослик и аксиома» намечено конкретное и в принципе (конечно, только в принципе) осуществимое решение. Эти смелые и оригинальные идеи отличались от жалких выдумок творцов «ближнего прицела», как скопление галактик от кучи битых кирпичей, хотя и то, и другое продолжало именоваться научной фантастикой. К сожалению, «капитаны Немо», которые одушевляли бы «безумные» идеи, в рассказах Альтова, Днепрова и других создателей новой волны так и не появились…
Среди группы открывателей читатель вскоре выделил братьев Стругацких. Но и они начинали в том же научном ключе. Вот как в разговоре со мной старший из соавторов лет двадцать спустя оценивал их первую «толстую» книгу, «Страну Багровых Туч» (1959 г.):
«Хотя мы с самого начала ставили перед собой задачу оживить героя в фантастике, тем не менее очень большое место в «Странe Багровых Туч» научно-техническая идея, можно даже сказать, что она и стала главным героем. Масса мест там отведено бессмысленному. как нам теперь кажется, обоснованию возможности полета на Венеру: фотонная тяга, спектролитовые колпаки и т. д. Мы собрали вое известные сведения о Венере, стараясь описать планету такой, какой ее представляла в те времена наука. А если и были фантастические допущения, то они тоже отвечали тогдашней моде — трансурановые элементы, след удара метеорита из антивещества и другая чепуха…»
Я склонен считать эту авторскую оценку слишком суровой. «Страна Багровых Туч» и сейчас читается как добротный приключенческий роман, в котором привлекает поведение героев, а не избыток научных сведений. А вот чего там действительно нет — конфликта, над существом которого читатель мог бы задуматься.
Смена курса произошла в первой половине 60-х годов. Конечно, и в эти гады продолжали печататься отставшие от времени, окаменевшие в старых формах Казанцев, Немцов, Томан и другие, не пожелавшие «поступиться принципами». Но общественный тон уже задавали иные книги.
В. Савченко после добротных, но вполне традиционных «Черных звезд» написал пьесу «Новое оружие», по тем временам настолько острую, что я до сих пор не перестаю удивляться, каким образом она сошла с рук тогдашней «Молодой гвардии». Ведь автор в сущности возложил ответственность за ядерную гонку на обе стороны, как на Запад, так и на СССР… А. Громова вслед за милыми, но бесконфликтными «Глегами» пишет новаторскую повесть «В круге света», где утверждает ценность и автономность каждого человека, его способность сопротивляться безумию окружающего мира… С. Гансовский издает свою лучшую повесть «День гнева», в которой обличается античеловечность бездумных экспериментов. (Кстати, эта повесть была включена в известную американскую антологию «Лучшая фантастика мира».)
Для
…В межзвездный туристский рейс к двум молодым людям напрашивается странный человек по имени Саул. Однако веселого турпохода у путешественников не получилось. Планета, которую они облюбовали, оказалась обитаемой, и царил на ней строй, в котором причудливо перемешались признаки средневековья и фашизма.
Я надеюсь, что не открою сюжетную тайну читателям «Если», сообщив, что Саул оказался человеком XX века, советским офицером, бежавшим в будущее из нацистского плена. Но действительность снова сталкивает беглеца с духовными родственниками его палачей. И. вступая в борьбу с новыми врагами, он. может быть, неожиданно для себя открывает, что убежать от собственного времени, от своего долга человек не может, не имеет права, иначе должен считать себя дезертиром.
«Попытка к бегству» была первым произведением Стругацких, вызвавшим неудовольствие «компетентных» органов. Обычно подобное раздражение приобретало вид «докладных записок» отделу пропаганды ЦК КПСС. Я, грешным делом, думаю, что нападки именно на эту повесть объясняются тем, что имена Стругацких с некоторых пор стали вызывать у наших руководителей идеосинкразию, потому что антифашистский пафос «Попытки…» настолько очевиден, что лягнуть ее можно, только исказив авторскую идею. И тем не менее автор доноса сообщал: герой повести пришел к убеждению, что «коммунизм не в состоянии бороться с космическим фашизмом» и «возвращается (надо полагать, с отчаяния.—В.Р.) снова в XX век, где и погибает от рук гитлеровцев». Ничего подобного. Он возвращается к месту последнего боя, потому что, побывав в будущем, убеждается: борьбу с фашистской заразой нельзя откладывать на потом, иначе она может опасно распространиться.
Бессмысленно было бы искать научные обоснования «перелетов» Саула через века. Перед нами другая фантастика, которую мало волнуют технические детали, фантастическая ситуация понадобилась для того, чтобы предметно рассмотреть такие «абстрактные понятия», как ответственность человека перед историей, перед эпохой. Отныне Стругацкие будут всегда подводить своего героя к распутью, к необходимости сделать трудный моральный выбор; они будут безжалостны к своему герою, они не дадут ему возможности сыграть вничью, увильнуть от ответа…
Та же проблеме вмешательстве в чужую июнь, но гораздо острее поставлена в одном из лучших произведем Стругацких, романе «Трудно быть богом» (1964 г.). Естественно, и реакция на него была несравненно резче. Авторы записок не поняли, а может быть, были тогда и не в состоянии понять, что в романе затронут один из кардинальнейших вопросов существования современного человечества — возможно ли, приемлемо ли насильственное ускорение исторического процесса? Они деланно возмущаются: да как же это так — представители коммунистического человечества лицезрят пытки, казни и не вмешиваются. В докладной записке в ЦК прямо заявлено: «Земное оружие могло бы предотвратить страдания несчастных жителей Арканара». Поверим на секунду в искренность этого возмущения и предложим автору, доведя свою мысль до конца, конкретно представить себе межпланетную «Бурю в пустыне». Высаживается, значит, карательный десант гуманистов — и королей, палачей, стражников, всех в расход!
Не стану напоминать, что мыслимые варианты вмешательства разобраны в самом романе и что Стругацкие дали единственно правильный ответ — спасать разум планеты, ученых, книгочеев, рукописи, поддерживать ростки просвещения. Ну, постреляли мы угнетателей, в потом — что? Мы еще недостаточно нагляделись на «кухарок», поставленных управлять государством? Нам недостаточно опыта экспериментов над собственным народом? Тогда вспомним Камбоджу, Афганистан, Эфиопию, Мозамбик, Кубу, Северную Корею… Разве не эту модель — нищету, отсталость, моральный и физический террор — мы пытались насильственно распространить на весь мир, считая себя носителями высшей морали?