«Если», 2008 № 04
Шрифт:
«Талант — это вопрос количества».
Заседания семинара обычно проходят в Красной гостиной. Дом писателя — это бывший особняк графа Шереметева. Кругом — лестницы из белого мрамора, стены, обитые шелком, громадные зеркала. Одни названия чего стоят: Дубовая гостиная, Золотая гостиная, Мавританский зал… Здесь каждое слово звучит значительно. Понедельник теперь у меня — священный день. Все дела откладываются — я еду на семинар.
Чему учит Борис Стругацкий? А бог его знает — я не помню ни одного из литературных советов, которые он тогда, вероятно, давал. Сейчас у меня свой
Учитесь, говорит нам Борис Стругацкий.
Мы все очень самоуверенны. Мы полны «энергией заблуждения», как это называл Лев Толстой. Советская фантастика, воспевающая прекрасное завтра, для нас просто не существует. Не будем мы писать так, как они. Есть Ефремов, Стругацкие, возвышающиеся точно Эверест и Монблан. Немного есть Биленкин, Варшавский, Снегов, Ларионова, Гор. Возможно, есть Громова и Днепров. Но это, пожалуй, и все. Тоже — перевернутая страница. Мы начинаем российскую фантастику заново.
Два совета я все-таки помню. Когда вы пишете большую вещь, говорит Борис Стругацкий, на вашем знамени должно быть начертано: «Вперед, к финалу!» Ни в коем случае не останавливаться. И, во-вторых, если какой-нибудь эпизод у вас не идет, значит, он, скорее всего, не нужен. Выбросьте его к черту, чтоб не мешал.
Этими советами я пользуюсь до сих пор.
Чего мы хотим? Мы хотим вывести фантастику из гетто, в котором она пребывает. Есть великая русская литература, известная всему миру. И есть фантастика, второсортное чтиво, которое, как считается, пишут левой ногой. Если соединить литературу с фантастикой, получится нечто. Ведь сумели же это сделать Гоголь, Гофман, Булгаков, Маркес. Или скромнее — Герберт Уэллс, Аркадий и Борис Стругацкие.
Чем мы хуже?
Это очень тяжелое для авторов время. По мнению советской литературной номенклатуры, фантастика — подозрительный жанр. Что они там выдумывают? Что они под разными «иными мирами» имеют в виду? Борис Стругацкий время от времени говорит: «Только не надейтесь ребята, что вас будут печатать. Уж вы мне поверьте — печатать вас никто никогда не будет».
Такой вот прогноз.
Мы, впрочем, и не надеемся. Публикации, книги, переводы на иностранные языки — это в будущем, которое действительно никогда не наступит.
Характерное свойство будущего — оно может и не наступить.
Я тем не менее собираю книгу и подаю ее в одно из издательств. Месяца через три рукопись мне возвращают. В рецензии, подписанной заслуженным деятелем культуры, сказано, что этой книгой автор опорочил все лучшее, что есть в нашей стране. Все, что есть, все опорочено. В семинаре мне даже завидуют. Это надо же так суметь.
Еще нет компьютеров. Есть пишущие машинки, по клавишам которых нужно лупить со страшной силой. Если в текст вносится правка, его следует заново перепечатывать, и одну из своих повестей я перепечатываю восемь раз. Тысяча двести страниц ручной машинописи. Три-четыре страницы в час, примерно 350
Зато можно было, написав рассказ, позвонить Стругацкому и гордо сказать: «Борис Натанович, я написал рассказ!..» И услышать в ответ: «Несите!..» Сейчас, если у кого-то из приятелей выходит книга, я думаю лишь об одном: не дай бог подарит. Ведь тогда придется читать, а потом еще хуже — высказывать свое мнение.
Десяти читателей, членов семинара, нам вполне достаточно. Если двое-трое похвалят — значит, успех.
Вот ради этого и стоит писать.
А еще Борис Стругацкий время от времени говорит: «Ребята, я вас умоляю, поменьше болтайте. Вот вы тут болтаете, а мне потом объясняться. Меня будут вызывать, спрашивать — что и как. Я буду вынужден врать. А я этого не люблю».
Мы все равно болтаем. А как же иначе?
Впрочем, ну что там — несем какую-то чепуху. Изобретаем велосипеды. Открываем открытое. Это для нас сейчас важнее всего.
Практически рядом с особняком Шереметева — «Большой дом». Так в Ленинграде называется здание КГБ. Иногда телевизор, работающий в ресторане, покрывается рябью помех. Нам объясняют, что у «соседей» заработала радиостанция. А иногда в буфет заходят некие молчаливые люди. Берут сто-двести граммов коньяка, бутерброд. Это «соседи» и есть. На работе им пить нельзя, а «снять напряжение» надо. Вот так и живем. Мы их просто не замечаем. Мы — в ином измерении, где ничего этого нет.
Особого страха тоже не чувствуется. Советская власть одряхлела, впала в маразм. Она уже не рвет горло насмерть, как раньше, а лишь иногда предупреждающе взрыкивает. Надо очень уж стараться, чтобы тебя заграбастали. А мы не стараемся. Мы заняты совсем другими делами.
Неприятно одно. Кто-то сидит среди нас, так же весело выпивает, закусывает, читает наши рассказы, так же кричит и размахивает руками. А потом аккуратно все это записывает и докладывает «товарищу полковнику».
Кто бы это мог быть?
Бог с ним, пусть докладывает!
В перестройку мы все, разумеется, демократы. Даже те, кто станет потом патриотом и государственником. Мы за свободу, за многопартийность, за рыночную экономику. Мы против цензуры и монополии КПСС. А как же иначе? Мы полны самых ярких надежд. Мы еще не знаем, во что это выльется. Позже Борис Колоницкий, один из крупнейших в нашей стране специалистов по Октябрьской революции, скажет мне, что такие же настроения были и в марте 1917 года. Вот свергли царя — сейчас наступит всеобщее счастье. Счастье не наступило, и взоры обратились к большевикам.
И все же что-то сместилось в стране. Видимо, в самом деле идут новые времена. В газетах печатается такое, о чем еще три года назад не мог бы помыслить никакой фантаст. Борис Натанович говорит: «Я был уверен, что до этого не доживу». А еще почему-то цитирует Гегеля: «История учит тому, что она ничему не учит».
Тем не менее сдвиги есть. Коля Ютанов организует издательство «Terra Fantastica». Он выпускает сборники Эдуарда Геворкяна, Андрея Лазарчука, Вячеслава Рыбакова, Сергея Лукьяненко, Сергея Иванова…