«Если», 2011 № 04
Шрифт:
А потом заговорило любопытство. Мальчишка долгое время был учеником языковеда и сам умел читать по вкусу напитка; возможно, он своими глазами видел лесовиков. Поддавшись любопытству, Стократ решил, что парню ничего не угрожает: и купец, и Стократ всю дорогу проедут верхом и прибудут на перевал куда раньше, чем пешеход-подросток. К появлению мальчишки все будет кончено, а Стократ, пожалуй, успеет и прибрать на месте происшествия.
— Ты сам
— Нет. Они чужих не любят.
Шмель отвечал, как во сне, и смотрел прямо перед собой, на дорогу. Стократ шел рядом, ведя лошадь в поводу. Мальчишка сидел в седле неуверенно и не доставал до стремян.
— А кто же к ним ходит? На переговоры, например?
— Дозорные от князя, стражники, двое или трое. Когда в чаше огонь зажгут — дозорный бежит за посланием. И обратно так же.
— А лесорубы их видели?
— Тем они не показываются.
— Лесовики, что же, опасны? Раз уж с ними так считаются?
— С такими не считаться — себе врагом быть. Они бойцы хоть куда. И яды у них… мастер говорит, яды у них отменные.
— Их много?
— Не знаю. Уж не меньше, чем нас.
— Они похожи на людей? Или как деревья — ноги в земле?
— Да какое там! Люди как люди. Только глаз нет.
— Совсем слепые? И как же бьются тогда?
— Не знаю. Говорят, они слышат не ушами, а всем телом.
— Как это?
— Не знаю. Я не видел:
— Допустим… А что это такое — их язык?
— Великое искусство.
— Да ну! А как ты, к примеру, читаешь такое послание?
— А так: «соленый как воля, сладкий как степень, кислый как движение, горький как время». Это — основа, а на ней снасти: тепло и холод, гладкий и терпкий, вязкий и легкий. И еще послевкусие…
— Сложно, — сказал Стократ. — А скажи, зачем тебе языкознание? Зачем учиться пошел?
— Хотел знать, чего другие не знают.
— …чего другие не знают.
Шмель покачнулся в седле и вдруг проснулся. С момента, когда приезжий посмотрел ему в глаза и сказал что-то… неважное, какие-то бессмысленные слова, — с этого момента он был сонный, спокойный, сам себе чужой; за восемь месяцев его много раз спрашивали, зачем пошел к мастеру в учение, и всем он врал: хочу послужить князю, хочу выбиться в люди, хочу заработать… А правду сказал только сейчас, в оцепенении. И от этого, должно быть, очнулся.
Он сидел верхом на чужой лошади, справа и слева тянулась дорога, пустынная, уже далеко от жилья. У седла были приторочены
— Я сойду, — он испуганно завозился в седле. Лошадь вопросительно повернула голову.
— Меня зовут Стократ, — негромко сказал незнакомец. — Можешь меня не бояться.
— Я не боюсь!
Он неловко сполз на дорогу. Лошадь поглядела осуждающе.
— И мешок мой отдайте…
— Почему мастер тебя прогнал, как ты думаешь?
Шмель замер с протянутой рукой.
— Он ведь прогнал тебя по приказу княжеского советника, — Стократ кивнул. — Но обставил дело так, будто ты сам виноват. С князем у тебя ссоры не было случайно?
— Насмехаетесь, — грустно сказал Шмель. — У меня-то ссоры с князем… ха-ха.
— Тогда за что?
— Я чужой, — Шмель снова потянулся за мешком. — Отдайте мои вещи.
— На, — Стократ отцепил мешок от седельной луки. — Тяжелый. Камни несешь?
— Золотые слитки.
— Не сердись на меня, — Стократ погладил лошадь по шее. — Я колдун, да. Но вреда от меня тебе не будет.
Попятившись, Шмель забросил мешок на плечо. Что-то твердое — наверное, каменный флакончик — впилось в спину сквозь куртку.
— Я сам по себе, с меня нечего взять, — пробормотал он скороговоркой. — И не боюсь — чего мне бояться?
— И на мастера не злись, — Стократ глядел на парня поверх седла. — Он с самого начала мог выбрать этого… сына торговца. Если бы рассчитывал на подарки. А с князем ссориться ему не с руки.
— Почему не с руки? — вырвалось у Шмеля. — Он же единственный мастер в языкознании, как без него обойтись?
— С учениками — уже и не единственный. А борода седеет… Ты где ночевать будешь?
— Ночевать?! Я до заката на перевал приду!
И, не говоря больше ни слова, Шмель развернулся и поспешил по дороге вверх.
Через минуту его обогнал всадник. Проскакал мимо, махнув на прощание рукой.
К перевалу от Макухи вела единственная дорога, хорошая, но местами довольно-таки крутая, узкая, над обрывом. Здесь ездили по торговым делам, реже — по личным, еще реже забредал чудак-путешественник, сборщик редких трав или птицелов. Дорогу называли Белой, потому что во многих местах из-под земли проступал искрящийся светлый камень, красивый, но хрупкий и не поддающийся обработке.