«Если», 2011 № 04
Шрифт:
Сделалось тихо.
Этот разбойник умер последним: Стократ чуть было не упустил его. Догнал в полумраке, непривычно быстрого и ловкого, и остановил, не окликая, не глядя в лицо…
— Это лесовик, — сказал старший сын.
Стократ взял у него факел.
Лежащий был тощ, невысок ростом и, пожалуй, молод. Веки его закрытых глаз были пришиты к щекам затейливым тончайшим швом.
— Никогда раньше не видел лесовиков, — признался Стократ. — И часто они идут в разбойники, а?
Был
Но все, что случилось за эти восемь месяцев, отодвинулось и померкло тоже: ученичество и жизнь у чужих людей, соленые таблички и упражнения для чувствительности языка, наконец, надежда сделаться мастером-языковедом. Шмель словно разом сделался моложе, словно жизнь его вернулась обратно, к развилке, и пошла совсем другой дорогой.
Мать согрела воды и вымыла его, как маленького. Матери не было дела ни до мертвых разбойников, ни до лесовика: младший сын вернулся домой, в этом были единственный смысл и ценность дня. Она была так ласкова и деловита, что Шмель понял: мать никогда и не верила, что он преуспеет в языкознании, его провал был для нее вопросом времени.
— Весь в царапинах, ох… Откуда такой синячище на спине?!
— Это я мешок плохо собрал… Каменный пузырек все время впивался…
— Каменный? Что за штуки, из камня пузырьки делать — ерунда!
Она вылила ему ковшик на голову. Чувствуя, как течет по лицу теплая вода, Шмель содрогнулся — вспомнил гибель торговца Сходни.
В Макухе еще не знают. Плюшка еще не знает, что его отец никому больше не выкажет ни спеси, ни гордости. Кому-то ведь предстоит нести в Макуху эту весть…
«Только не мне, — подумал Шмель, и одновременно обрадовался и устыдился. — Я не буду учиться дальше, зато мой отец жив…»
Отец и бродяга по имени Стократ беседовали в обеденном зале, и в пустом трактире до странности глухо звучали их голоса.
— Значит, ты все-таки колдун.
— Я бродяга.
— Колдун-бродяга, — хозяин гостиницы никак не мог остановить тяжелое гулкое эхо, звучавшее у него внутри и заставлявшее повторять уже сказанные слова.
— Хоть бы и так.
— И ты не просто шел мимо.
Стократ вздохнул:
— Да ведь и ты не просто сидел у себя в трактире и ждал приезжих.
— Что? — хозяин резко поднял голову.
Стократ смотрел ему прямо в глаза.
— Поклеп, — прохрипел хозяин трактира. — Я человек… надежный, у меня лицензия от князя… столько лет на одном месте, меня все знают… А ты — бродяга, ты… о тебе такое говорят, что…
Он замолчал.
— Поделили добычу и разошлись в разные стороны, — задумчиво сказал Стократ. — Кто-то пропал и умер, кто-то выжил и дальше разбойничал, кто-то на свою долю выбился и построил мельницу… или трактир, к примеру. И пошла другая жизнь: семья, дети, хозяйство. Но когда являются однажды прежние подельщики, как им отказать?
— Поклеп, — прошептал хозяин, и голос его из хриплого сделался сиплым.
— Полгода назад были те же или другие?
— Не знаю. Ты меня не заговаривай… колдун.
Стократ кивнул:
— Да. Допросить бы их, но поздно. Хотя…
Он вытащил из ножен меч.
Хозяин трактира отшатнулся вместе с тяжелым креслом, на котором сидел:
— Ты…
И сразу замолк. Клинок в руке Стократа тускло светился, будто узкое окошко в едва освещенный, зыбкий мир. Там, внутри, шевелились тени, словно водоросли на дне.
— Присмотрись, — Стократ протянул клинок трактирщику, рукоятью вперед.
— Нет, — тот спрятал руки за спину.
— Присмотрись, кто там внутри. Может, кого-то узнаешь…
— Нет!
— Зря, — Стократ поднес клинок к глазам, и на его лицо упал синеватый отблеск. — Мой меч не то чтобы любит убийц… Он просто забирает их себе.
Трактирщик издал горлом свистящий звук.
— Вот три души, — продолжал Стократ. — Две понятные, как падаль, тупые и смердящие — конченые. Третья смутная какая-то, хотя тоже ясно — душегуб… Вот как лесовик мог связаться с разбойниками? Я так понял по рассказам, что лесовики никогда не водились с людьми.
Трактирщик тяжело дышал, не прикасаясь ко лбу, не вытирая пот, вообще не шевелясь, будто жук, притворившийся мертвым.
— Ты давал им приют? Кормил? Ты знал об их планах? — мягко спросил Стократ.
— Не знал, — глухо отозвался трактирщик. — Косой Бурдюк — он девять пудов весит… весил. Ты его видел, мы его тащили… Он убивал одним пальцем. Вот так, ткнет пальцем в висок…
— Торговец Сходня был в Макухе не из последних, — Стократ глядел в свой клинок, как смотрят в огонь. — Высоко поднялся, может быть, даже слишком высоко. Хорошая добыча, лакомая… Почему с ними оказался лесовик?
— Я не знаю. Я просто хотел жить, колдун, у меня дети…
— Они знали?
— Нет, — трактирщик вскинул голову. — Дети ни при чем. Жена тоже.
— А трактир на какие деньги выстроен?
Трактирщик начал трястись, и зрелище это было жуткое: он ведь человек нетрусливый, бывалый. Вслед за ним начал дрожать стол, и, кажется, содрогнулись стены, будто весь трактир затрясся, вдруг осознав свою обреченность.
— Тогда вы разделили добычу и разошлись, — Стократ прикрыл глаза, ясно представляя себе распутье и молчаливых, идущих в разные стороны разбойников. — Много лет назад… и ты был молод, вот как твой старший сын теперь… Много тебе досталось? Немало, видать…