«Если», 2012 № 08
Шрифт:
Таймер и сообщение исчезли — я отключил их вывод на забрало, а заодно отменил и все звуковые сигналы скафандра.
На панели управления бесстрастно и размеренно перемигивались индикаторы, обзорные экраны демонстрировали глубокую ночь космоса.
Может, надо написать предсмертную записку? — подумал я, глядя в звездную пустоту. А зачем? Ведь и так будет все понятно… Да и кому адресовать записку? Ленке? Вальке? И чего писать-то: «Простите, друзья, я задохнулся»? Чепуха какая-то!
Я отвернулся от экранов и оторопел.
Чужой
Видно, моя тряска привела его в чувство, и теперь белый моток склонился вниз, изучая разрез на скафандре! «Луковица» малость похудела, зато из самой толстой ее части торчала пара длинных трубок с массой тонких отростков на концах. Что интересно, трубки и отростки тоже охватывала прозрачная пленка: возможно, скафандр способен был вытягиваться в тех местах, где у пришельца из тела выдвигались руки. Точно руки, потому что одна из них держала в отростках ту полусферу, что я оставил на полу.
Я шагнул к Чужому. Белый моток вскинулся, пришелец выронил полусферу, вскочил на юбку, но пошатнулся, упал и стал отползать к стене, толкаясь лоскутами подола и трубками.
Привет, приятель! Я остановился, инопланетянин тоже замер.
И что ж это вы все время от нас бегаете? Смотри: я нестрашный совсем… жизнь тебе спас.
Лоскуты юбки и тонкие отростки трубок Чужого чуть подрагивали, выдавая внутреннее напряжение. Белые ворсинки веревок быстро сокращались, тут же распрямляясь вновь.
Я медленно опустился на пол. Уже чувствовалась нехватка воздуха.
Жаль, что ты так поздно очнулся… поболтать не получится.
Я неспешно открыл затворы и снял гермошлем. Не хотел умирать закупоренным.
Лицо щекотали легкие прикосновения, словно сверху, сыпались теплые пушинки. Они падали и, проникая сквозь кожу, сливались в тонкие ручейки, бегущие прямо по нервам. В голове возникали смазанные, наслаивавшиеся друг на друга картины и слышались неясные звуки — то ли голоса, то ли шум какого-то экзотического, незнакомого леса, и еще еле уловимо, но очень приятно пахло чем-то теплым и огромным, похожим на живую, ласковую сеть, соединявшую всех разумных в единое целое…
Неожиданно сквозь пелену странных образов проступили знакомые очертания рубки. Я резко сел, голова на миг закружилась, и все вокруг расплылось пятнами неправильной формы. В носу шевельнулось что-то мягкое, руки метнулись к лицу, но тут же вернулись назад, потому что хаос витавших в голове непонятных видений сменился упорядоченной информацией: я понял, что мягкий ворс в ноздрях делает воздух пригодным для моего дыхания.
Информация не была ни прозвучавшим в голове голосом, ни возникшим в сознании текстом; это, скорее, походило на быстрое воспоминание того, что я уже знал когда-то раньше.
Окружающее наконец обрело четкость, и я увидел сидевшего передо мной инопланетянина. От его белого мотка к моим ноздрям тянулись две пушистые веревки. Я знал, что они выделяют кислород, но, несмотря на это, с трудом подавлял желание немедленно выдернуть их из носа. Неприятен был не столько их вид (хотя, конечно, выглядело все это жутковато), сколько чувство полной зависимости от этого странного существа в разрезанном лазером костюме.
В руках оно держало полусферу: ее гладкая сторона мигала синим.
Я «вспомнил», что сейчас она запасает углекислый газ из воздуха и поглощает его гораздо быстрее, чем пришелец, поэтому, когда я дам знать, что атмосфера мне подходит, мой нос будет освобожден.
Прикрыв глаза, я стал просто ждать. Думать ни о чем не хотелось — сказывалось дикое напряжение последних часов. В голове крутилась каша обрывочных мыслей обо всем сразу и ни о чем конкретном… Кажется, я даже задремал на минутку, и мне вновь пригрезилась огромная ласковая сеть, соединявшая всех живущих…
А потом я увидел поток чистой прозрачной воды и очнулся. Чужой просил у меня пить. Первым делом я взглянул на датчик скафандра: состав воздуха на борту уже пришел в норму. Я показал пальцем на датчик, после чего выдернул веревки из носа. Инопланетянин тут же закрутил их обратно в моток, потом вытянул руку и коснулся моего лица. Я почувствовал дикую жажду.
— Понял, понял, сейчас. — Я вылез из скафандра и побрел в грузовой отсек. Чужой вскочил, тоже сбросил свой прозрачный костюм и двинулся за мной.
Он выпил три литра за пять минут. Себе я взял банку кваса и, прихлебывая его, смотрел, как вытянувшийся в длинную тонкую полосу лоскут юбки втягивает воду из канистры.
— Как ты дышишь, если углекислого газа на борту меньше процента? — спросил я Чужого.
Вообще-то я и не ждал, что он отреагирует на произнесенные вслух слова: просто попробовал, на всякий случай. Ответа, разумеется, не последовало — возможно, у инопланетянина и слуха-то не было.
Вытянув руку, я коснулся его гладких и немного прохладных пальцев-отростков и, закрыв глаза, постарался вспомнить, как полусфера выбросила воздух в исследовательской камере. Потом вообразил круг, поделенный на неравные сектора, каждый из которых соответствовал тому или иному газу в воздухе, и заставил пульсировать тот сектор, что отнимал у круга тринадцать процентов и обозначал углекислый газ.
Уверенный, что совершенно его запутал, я ждал сумбурного ответа, но Чужой на удивление точно понял вопрос. Он кивнул белым мотком, совсем как человек головой, и у меня возникла картинка: поле, плотно заставленное тарелками с едой — похоже, овсяной кашей. Эти тарелки символизировали углекислый газ. Сначала порций каши было столько, что ступить некуда, потом половина из них исчезла, затем пропала еще часть и еще. Оставшиеся тарелки теперь стояли метрах в пяти друг от друга, но, если их собрать, каши все равно хватало для пропитания…