«Если», 2012 № 09
Шрифт:
— Ходил, — признался он неохотно. — Один-единственный раз.
— И что отец за тебя отдал?
— Музыкальную шкатулку из Алемании. Ей не было цены, — отрывисто проговорил старший брат. — А если ты спросишь, почему не отдал что-нибудь из магических безделушек, я отвечу: в том мире наша магия бессильна. — От слова к слову у него повышался голос, и последнюю фразу он почти выкрикнул: — Тебе ясно?!
— Магия бессильна, — повторил Рафаэль, удивленный его вспышкой. — Ну и что?
Леон отвернулся. Рафаэль сам сообразил: отец отправился к чужакам безоружный. Случись что —
Граф не возвращался. Рафаэль изнывал от тревоги. Так бы и кинулся на помощь — глядишь, пригодился бы.
Невыносимо медленно тянулось время, вязкое, как смола. Полуденные тени на земле не двигались, облака в небе застыли. Откровенной насмешкой висело неподалеку магическое изобретение: стрелки часов с затейливыми цифрами делений. Часы парили в воздухе — ни вбитого в дерево гвоздя, ни цепочки, ни диска циферблата, ни механизма. Лишь нелепые, с завитушками, цифры да замершие стрелки. Обычно они ползли по кругу, а тут остановились намертво, с высоты ухмылялись в лицо.
Леон стоял, прислонившись к дереву, скрестив руки на груди; нахмуренный, отчужденный. Да ведь это же он заставил время остановиться, чтобы наказать ожиданием! Рафаэль подавился горечью и стыдом. Ничего нет хуже, чем обращенная против тебя магия собственной семьи.
— Отец не желает тебя учить по-настоящему, — процедил Леон. — Надеюсь, теперь ты сам хоть что-нибудь поймешь.
И без того оскорбленный младший виконт от этих слов совсем взъярился. Выместить обиду и гнев было не на чем, кроме глумящихся часов. Метнувшись к ним, Рафаэль подпрыгнул, схватился за хрупкую с виду минутную стрелку, ожидая, что выдернет ее из пустоты. Не тут-то было. Он сам повис в воздухе; руку чуть не вырвало из плеча. Затем стрелка неожиданно подалась и сдвинулась на одно деление. Рафаэль разжал пальцы.
Привычный мир исчез. Его скрыл черный вихрь, в котором перемигивались золотые искры и крутились золотистые завитки, а затем их поглотило лиловое облако. Видеть это было радостно и больно, хотя боль тоже казалась радостной и сладкой.
Через несколько мгновений наваждение прошло, окружающий мир возвратился. Рафаэль уставился в искаженное яростью лицо брата.
— Не будь ты отцовским любимчиком, я бы запер тебя в подвале, — рявкнул Леон. — И ты сидел бы там с крысами, пока не усвоил: ничего магического трогать нельзя!
Рафаэль невольно глянул на часы. Стрелка уползла всего на одну минуту, а не на пять, как он ее сдвинул.
Время снова шло обычным порядком; в небе плыли облака, минутная стрелка ползла к следующему делению.
Из дрожащей пустоты вынырнул Элиан, легко перескочил через оградку. Следом явился граф Альтенорао. Измученный и словно постаревший; лиловые глаза выцвели и стали пепельно-серые.
— Справились, — выдохнул граф. — Вы довольны приключением, господа безобразники?
— Прости, пожалуйста, — еле слышно вымолвил Рафаэль.
Он в жизни не просил прощения за свои выходки. А сейчас попросил. Это оказалось больно и одновременно сладко и радостно. Потому что отец вернулся и было, к кому обращаться. Пять минут назад Рафаэль уже чувствовал эту радость и сладкую боль. И видел лиловое облако — цвета отцовских глаз. А еще видел черный вихрь с золотыми искрами и завитками.
Он посмотрел на Элиана. Тот был слегка растерян и пристыжен, но, встретив взгляд друга, улыбнулся. От его улыбки мир расцвел новыми красками.
Эл был одним из двух самых красивых людей, кого Рафаэль знал. Конечно же, его сестра Иллиана была гораздо красивее, но это потому, что юный виконт был в нее влюблен.
Дети маркиза Контедо-Лэя славились на всю округу. Вьющиеся золотые волосы, удивительные черные глаза, в которых вспыхивают золотые искры, отливающие золотом черные брови, изысканные черты лица, поразительная грация движений…
Понятно, что без магии не обошлось. Маркиза недолюбливала собственное отражение в зеркале и втайне презирала простецкое лицо супруга. Ее дети не должны были походить на отпрысков прачки и конюха! Маркиз щедро заплатил за услуги неразборчивого мага, и на свет родились совершенно необыкновенные близнецы. Мать не могла нарадоваться на прекрасных крошек, маркиз стеснялся откровенных следов магического вмешательства. Элу и Ли прочили блистательную карьеру при королевском дворе. Их даже отправили в столицу учиться и получать воспитание, но оказалось, что великолепные дети чахнут вдали от родного поместья. Пришлось вернуть их домой, к огромной радости самих близнецов и Рафаэля.
Вызволенный из плена Элиан поклонился графу Альтенорао и учтиво проговорил:
— Я непременно постараюсь должным образом отблагодарить ваше сиятельство и восполнить утрату часов, отданных за мою недостойную персону.
Вид у него был серьезный, однако в черных глазах плясали шальные искры. Леону это не понравилось. Он бесцеремонно ухватил Элиана за плечо, поставил лицом к лицу с Рафаэлем и велел:
— Поклянитесь друг другу, что больше туда не полезете. Элиан, ты первый. Говори!
Требование было унизительным. Юный Контедо-Лэй побледнел.
— Отец! — воззвал Рафаэль. — Не надо.
Граф промолчал. Элиан передернул плечами: мол, видали мы что и похуже! — и отчетливо выговорил:
— Раэль, я клянусь тебе, что больше никогда не воспользуюсь магическими воротами твоих предков и не пойду в чужой мир. — Никто, кроме него, не называл Рафаэля Раэлем. Это было тайное имя, известное только им двоим.
Виконт повторил за другом:
— Эл, я клянусь тебе, что больше не пойду в чужой мир через ворота моих предков.
Леон развернулся и зашагал прочь, как будто у него внезапно нашлось множество неотложных дел. Граф двинулся следом; его прямые плечи опустились, походка враз потяжелела.
— Меня поймали и приволокли во дворец, — проговорил Эл, глядя на кровавые лохмотья, в которые превратилась одежда Рафаэля. — А потом не хотели отдавать. Сам эмир, или кто он там, не возражал, но его сын… один из сыновей… — Элиана передернуло. — Этот мерзавец заявил, что я не Альтенорао, а чужак. А с чужаками нет договора, чтобы возвращать людей в обмен на ценные безделушки. И раз так, он вправе оставить пришельца себе.