Если б мы не любили так нежно
Шрифт:
На берегу этой реки есть груда камней, о коих ходила в народе старинная легенда: будто давным-давно в Троицын день плясал, веселился тут хоровод — и вдруг ударил гром и обратил всех в камень. И, вспомнив эту легенду, сын барда Лермонта сел на один из камней и заплакал. Заплакал, потому что в Шкотии тоже есть такие камни и такая легенда. Заплакал по родине, по Шарон и матери, по Абердину и Шкотии, по молодости своей, сгоревшей в пылу сражений в чужедальней стороне, по юным мечтам своим, обратившимся в камень…
Что слезы женские? Вода! Я ж плакал! Я, мужчина? От злобы, ревности, мученья и стыда Я плакал — да! А ты не знаешь, что такое значит, Когда мужчина — плачет! О!Вспомнилось Лермонту, как незабвенный Крис Галловей, всегда восхищавшийся Натальей Лермонт, сказал ему серьезно:
— Джорди! Ты не ценишь свою жену. Эта женщина с сильной природой. Ты слишком бредишь прошлым и нашей родиной, рвешь пополам сердце и душу, а жить надо настоящим. Ты Наташу принимаешь как должное, мечтаешь о другой, несбыточной — и когда-нибудь проснешься, а Наташа стала тебе чужой.
И вспомнилось Джорджу, как однажды в кружалище, когда он и Галловей были уже под градусом, как всегда, речь зашла о женщинах. Крис вдруг спросил:
— Ты не читал Лодовико Ариосто — великого итальянского поэта прошлого века [106] Лодовико Ариосто? Нет? И напрасно, очень даже напрасно! Гений, каких мало! Богом данный талант высочайшего полета! [107] В Ферраро он, сын придворного, кажется, гофмейстера, служил тамошнему герцогу Альфонсо, жил с любовницей своей красавицей Александре Бенучи еще во времена рыцарства, которое в других больших странах уже дышало на ладан. Времена в Италии были бурные. Она теряла свою морскую торговлю. Турки захватили Константинополь. Христофор Колумб открыл Америку. В Италию вторглись Австрия, французы, испанцы… Никто в Ферраре не знал, что отставной губернатор ром Гарфаньяны, на досуге занимавшийся своим огородом, в то же время писал свою бессмертную поэму «Неистовый Роланд», шедевр конца прошлого столетия!..
106
1474–1533.
107
Сам Галловей Вильяма Шекспира ни в грош не ставил. Как, увы, известно, ни одно поколение не спешило отдать должное своим современникам.
— Я читал Песнь о Роланде на французском в колледже. Замечательная вещь! Я, признаться, плакал, когда дошел до гибели графа Роланда в Ронсевальском ущелье. Да, этот славный рыцарь — племянник великого императора Карла. Какой гимн рыцарству, благородному и верному до конца! Мой предок Томас Лермонт наверняка знал эту поэту наизусть…
— Да уж наверное. Ариосто явно конкурировал с поэмой «Тристан и Изольда», в пылу вдохновения сочиняя рыцарский роман о любви Роланда к прекрасной Анжелике. Наверное, и Роланд неистово ревновал свою Анжелику. Разве любовь бывает в этом мире без ревности! Поэтому я лично предпочитаю любить не одну женщину, а сразу несколько, хотя предпочитал бы содержать их всех в гареме с евнухами-стражами за семьюдесятью семью замками! Судя по портретам, Ариосто был писаным красавцем в итальянском стиле — с черной гривой, усами и бородищей, как у здешних бояр. У боярина воеводы Шеина. Учился он у Овидия, Вергилия, Горация. И сам прекрасно разбирался в науке любви. Однако я считаю, что он поднялся на поэтический Олимп вровень с классиками, создав своего «Rolando Furioso». Некоторые из сорока шести песен связаны с английскими «рыцарями Круглого стола короля Артура», которые изучаются в четырех наших шотландских университетах и колледжах. Под видом мавров, как в «Песне о Роланде», он изображал реальных врагов Европы своего времени с турками-оттоманами…
— В Лондоне, — вставил Лермонт, — я слышал, что Шекспир высоко ценит Ариосто. Ведь он и фабулу «Ромео и Джульетты» заимствовал у итальянского автора. [108]
— Ариосто был плодовитей всех Шекспиров. Пусть заимствуют все англичане да и наши шотландцы сюжеты у Ариосто. Их хватит на целый век!
И тут вдруг Крис Галловей захохотал, явно под влиянием выпитой ромалеи. Его хохот привлек внимание московских пьянчуг, а Крис, подавив веселый свой смех, нагнулся ближе к другу:
108
Что верно, то верно. Трагедию «Ромео и Джульетта» Вильям Шекспир поставил впервые в 1595 году, опубликовал дважды, в 1595 и 1596 годах и в собрании 1623 года. Основывался он на «Трагической истории Ремуса и Жулье», написанной драматургом Артуром Бруком в 1562 году. Брук, в свою очередь, использовал сочинение итальянца Маттео Бан-Делло, опубликованное в Италии в середине XVI в.
— Ариосто, между прочим, отличался блестящим чувством иронии. Иронизировал он, кстати, над женщинами всех возрастов, от мала до велика. Так, рассказал он легенду о замечательном художнике, который написал портрет самого сатаны! Да, да, самого дьявола. Не помню, были ли у него рога, но изображен Вельзевул юношей прекрасной, неземной красоты без рогов и без копыт. В этом была своя логика: ведь дьявол был падшим ангелом! И что же? Весьма польщенный демон пожаловал ночью в гости к художнику, разбудил его, вежливо и дружелюбно поблагодарил его за лестный портрет и предложил ему, портретисту, назвать самую заветную его мечту или желание, которым он тут же его отблагодарит.
И художник не мешкая тут же сказал демону:
— Синьор! Я всем сердцем люблю и обожаю свою жену, мою, ну, скажем, Джульетту. Но, увы, я страшно ревнив и потерял покой и сон, подозревая, беспричинно, надеюсь, жену в супружеской измене. Умоляю вас, синьор демон, научите меня, что я должен делать, чтобы жена мне никогда не изменила, чтобы я бодрствовал и спал спокойно!..
И демон тут же ответил:
— Извольте, милейший: вы, как я вижу, спите не в одной постели. Это никуда не годится. Всегда спите с женой, не снимая вот это кольцо, которое я вам дарю. — И дьявол снял свое золотое кольцо и надел ему на безымянный палец правой руки. И тут же демон откланялся и исчез. А художник, ликуя, бережно принес жену в свою спальню и положил рядом с собой. А утром он проснулся и увидел, что палец его с дьявольским кольцом возлежал у жены во… Где бы ты думал? Во влагалище! Ха-ха-ха!..
Крис расхохотался. Джордж кисло поморщился…
Что имел в виду Крис Галловей?
Он тогда ответил беспечно:
— Rubbish — чепуха! Наташа живет по Евангелию, а в Евангелии сказано: да прилепится жена к мужу! Ее от меня не отлепишь…
Что сказано в русском «Домострое»? Да убоится жена мужа своего! Аминь!
С недоброй усмешкой вспоминал он теперь, как строго соблюдала Наташа дни (и ночи), в кои православная церковь запрещает совершение таинства брака: накануне среды и пятницы в течение всего года, в канун воскресных, двунадесятых и великих праздников, в продолжение всех постов: Великого, Петрова, Успенского и Рождественского, в продолжение Святок, с 25 декабря по 7 января, в течение масленицы и пасхальной седмицы, в день Усекновения главы святого Иоанна Предтечи 29 августа и в день Воздвижения Креста Господня 14 сентября! Все эти запреты объявлял поп в приходской церкви, Наташа записывала числа своим детским почерком, прятала цидулю в Евангелие, то и дело справлялась с этим расписанием. Удивительно после этого, как удалось им прижить троих сыновей!..
Невыразимо тяжко было на душе. Пора было подвести итоги двадцатилетней боевой службы. Началось все постыдно — с шести пенсов! Двадцать лет жил он мечом, проливал кровь во имя Царя, коего не мог любить, зная слишком близко, во имя православной русской церкви, в кою не верил. У всех разный Бог — у шкотов, ляхов, русских. Значит, нет Бога единого, а есть выдуманные божки, кумиры и идолы. Двадцать лет он убивал чужих, хоронил своих. За двадцать ратных лет любой думающий человек разуверится в загробной жизни, в аду или райских садах, в воскресении душ. Мог ли воскреснуть, как уверяли невежественные женщины и темные израильтяне-рыбаки, распятый на кресте Иисус Христос? А если нет, то распял Пилат на Голгофе величайшего в мире обманщика и мошенника, сочинителя красивого, но насквозь лживого мифа о воскресении.
Первые еретические, крамольные мысли давно заронил в сердце начитанного потомка шотландского барда человек Возрождения — Кристофор Галловей, рассказывавший земляку о да Винчи и Бокаччо, святом Амвросии, Томасе Море и Чосере, Копернике и Джордано Бруно, сожженном инквизицией на костре, когда Джорджу было четыре года. С завистью наблюдал как-то Лермонт, с каким почтением слушали его на Ивановской площади в Кремле пестро одетые итальянские архитекторы. Язык Петрарки и Микеланджело знал Галловей в совершенстве. Горько сожалел Лермонт, что не пошел в Эдинбургский университет. Как продешевил он в жизни, продав душу поденно за шесть пенсов Марсу!.. Как поздно осознал, что был он рожден не для доли ландскнехта, что в нем погиб путешественник, ученый, а может быть, поэт…