Если б не было тебя
Шрифт:
После ухода няньки дети в группе словно взбесились. Все, как один, начали вдруг плакать, кричать. Аннушке не оставалось ничего другого, как присоединиться к общему хору: иначе нельзя было вынести этого ада. Сколько продолжался кошмар, она не знала – просто плакала навзрыд вместе со всеми.
А потом дверь в группу открылась, и на пороге возникли двое: молодая женщина с большой сумкой и та самая няня, которая меняла ползунки. Девушка тут же бросилась к одной из кроваток, вытащила из нее четырехмесячного мальчика и прижала к себе, стала целовать. Ребенок, мокрый с головы до ног, тут же оставил на платье матери темные следы. Дети притихли.
– Маленький мой, – причитала молодая женщина, стягивая с малыша одежку, – описался.
– Да уж менять замучились, – пожаловалась нянька, – ты подгузники-то принесла?
– Принесла, тетя Люба. Как вы велели.
– Вот и надевай сразу. Хоть чистеньким полежит.
Девушка раскрыла сумку, не выпуская ребенка из рук, достала одежку, подгузник и стала возиться с сыном, беспрестанно воркуя над ним.
Аннушка напряглась в своей кроватке как струна. В интонациях женщины ей послышался голос собственной матери – такой ласковый, такой нежный. Она не могла понять, почему так долго они вдали друг от друга. Ее не пугали ни боль, ни побои – готова была все вынести, лишь бы оказаться на руках у мамы, как этот счастливый малыш.
– Ночью спал? Уже какал сегодня? – девушка сыпала вопросами.
Тетя Люба терпеливо ей отвечала. Чего не помнила, выдумывала на ходу, чтобы не расстраивать мамочку.
– Ты лучше скажи, что там с общежитием? Договорилась?
– Пока нет, – девушка расстроенно опустила голову, – говорят, с ребенком держать не станут. Нас в комнате и так пять человек.
– А квартиру снять нельзя?
– Ну что вы! С моей зарплатой?! Надо хоть институт закончить, тогда повышение дадут.
– Долго тебе еще?
– Нет. Полтора года осталось.
– А Ванюшка как же?! – тетя Люба расстроилась. – Он за полтора года превратится здесь невесть во что. Сама будешь не рада.
– Вы думаете? – Девушка посмотрела на няню испуганными глазами.
– Не думаю я ничего, точно знаю! Тридцать лет уж работаю. Приходят детишки, глазки умненькие, живые. А через полгода глядишь – бревно бревном. Лежит, ни на кого не реагирует. Ты хоть и ходишь сюда каждый день по три раза, а толку мало. Ребенку дом нужен, семья.
– Где же ее взять, семью-то…
– Тоже мне беда. Молодая, красивая. Мужа ищи!
– Прямо так их и приготовили, этих мужей.
– Надо пытаться, – няня вздохнула, – под лежачий камень вода не течет. А родителей-то у тебя нет?
– Есть, но далеко.
– И что же?! – тетя Люба выкатила глаза. – Внука видеть не хотят?
– Они и не знают о нем, – девушка, переодев малыша, прижала его к себе и стала кормить, – я сказать побоялась. Отец убьет.
– Вот дура-то где! – старушка покачала головой. – Я думала, ты на всем белом свете одна. Потому тебя Иван Семенович и пожалел, разрешил оставить Ванюшку. Домой езжай, к маме с папой! Повинишься. Куда денутся? Примут!
– Но как же…
– Знать я ничего не желаю, – няня обиженно отвернулась, – а чтобы Ванюшки твоего к лету тут не было. К родителям вези. Заживет хоть как человек!
Аннушка обхватила перекладины своей кроватки обеими ручками, сжала кулачки так, что пальчики побелели и, не отрываясь, смотрела на счастливого младенца, который лежал у матери на руках и, бесстыдно причмокивая от удовольствия, сосал полную грудь. Она закрыла глаза и вспомнила запах своей мамы: сладкий, любимый. И оттого, что нельзя было сейчас его вдохнуть, нельзя было прикоснуться к родимой, стало так больно…
Как только мама Ванюшки ушла, нянька полезла в пакет, оставленный ею у сына под кроватью. Вытащила пачку подгузников, отсчитала восемь штук – на всех, кому по весу подходят – и стала переодевать детей.
– Бедненькие, – причитала старушка, застегивая на Аннушке памперс, – вот хоть и вам чуточку счастья перепало. Полежите, сердешные мои, немного сухими.
Глава 7
Уже несколько месяцев после записи программ, после каждого эфира Маша тут же бросалась к телефону – нет ли пропущенных вызовов? Нет. Ни Тамара Михайловна, ни даже Алла, сразу же профессиональным чутьем уловившая ее настрой, не звонили. Когда выдавались свободные от работы вечера, они с Олегом садились за компьютер и прочесывали все доступные базы данных о детях, оставшихся без родителей. Чтобы войти в систему, каждый раз приходилось заново ставить галочки напротив доступных параметров поиска. Цвет глаз – карий, черный, серый, голубой или зеленый; цвет волос – черные, темные, светлые, рыжие, русые, светло-русые или темно-русые…
Система искала, выдавала скудные сведения: имя, месяц и год рождения, глаза, волосы, темперамент. Характер у всех малышей в базе был одинаковый – «спокойный». Фотографии нередко бывали размытыми, на многих изображениях младенцы спали. А некоторые детки лежали в боксах, обвитые капельницами и медицинскими трубками. Таких картин, ярких напоминаний о собственном малодушии, Молчанова боялась больше всего…
Наутро она набирала указанные под выбранными анкетами детей номера телефонов. Чаще всего включался факс или не брали трубку. Если под контактными данными было указано точное время, в которое нужно звонить – к примеру, третий понедельник месяца, после 15:00, – линия в этот период была беспросветно занята. А когда удавалось наконец услышать человеческий голос, нередко выяснялось, что этот ребенок давно устроен, и такие ответы Маша любила больше всего. Но чаще случались совсем другие разговоры. Убийственные, тяжелые. Несовместимые с жизнью болезни и недуги, на которые не было даже намека в анкетах детей, всплывали во всех подробностях.
От общедоступной базы не было толку. Молчанова начала пробиваться к региональному банку данных. Чтобы на месте получить консультацию специалиста, а не висеть часами и неделями на телефоне, нужно было заранее записаться на прием. За двадцать один день вежливый женский голос в трубке назначил время и посоветовал заранее, накануне визита, выбрать на сайте приглянувшиеся анкеты.
Они с Олегом топтались на пороге учреждения в ожидании, пока охранник найдет в списке их фамилии. Человек в форменной зимней куртке перелистывал свои бумаги по десятому разу: ни Молчановой, ни ее супруга в них не было.
– Не положено, – коротко резюмировал он, отодвигая Олега с Машей от входа.
Молчанова краем глаза заметила, как глаза мужа наливаются кровью. Она не слышала, что именно сказал охраннику Олег, но мальчишка побледнел, потом покраснел до кончиков ушей и безнадежно махнул рукой:
– Идите!
Но и у специалиста их ждал не лучший прием: куда испарилась Машина запись на этот конкретный день, здесь понятия не имели – на тот же час была назначена беседа с совершенно другим человеком.