Если бросить камень вверх
Шрифт:
– Ладно, чего у тебя там случилось? – сдалась Саша. – Ты все поговорить хотел.
Тьма сделал лицо: «Кто хотел? Я хотел?», а потом без перехода выдал:
– Что подарить девчонке?
Саша поймала себя на том, что тоже смотрит в сторону раздевалки. Там крутится одиннадцатый, и еще пара девчонок из параллельного. Куртки висят все больше темные. Как будто народ на похороны пришел. Только в зоне у малышей мелькают беленькие и желтенькие цвета. С возрастом любовь к цвету проходит. А к жизни? Судя по курткам, к десятому не хочется жить совсем.
– Так, чтобы порадовало, – добавил Тьма.
Саша
Саша молчала. Тьма побарабанил пальцами по перилам лестницы.
– Конфеты, что ли?
– Плюшевого Тедди.
Саша представила этого мишку. Не гигантского, в рост, а небольшого. Так, чтобы можно было прижать к себе. Так, чтобы идти по улице, а его нести одной рукой. Будут торчать в разные стороны лапы. Ты идешь, а со спины видны одни лапы.
– И чего, порадует?
А вот еще – его можно посадить на кровать. Рядом с подушкой. А потом лежать рядом и что-нибудь ему говорить. Гладить. Он будет теплый под рукой. Даже когда на улице холодно.
Саша стала подниматься по ступенькам.
Черные бусинки глаз. Лохматый.
– Большого, маленького?
Велес воспринимал разговор очень серьезно. Саша развела руками, чтобы объяснить.
– А пошли вместе, – предложил он.
– Куда?
– За подарком.
Саша только через мгновение поняла, что от смущения смотрит в окно. Там осень. Там ветер. Там летят листья. А вот говорят, что влюбляются обычно весной. Но сейчас-то осень. Не сезон уже вроде. А еще дождь. Или дождь – это даже хорошо? Разве подарки покупают в присутствии того, кому потом дарить будут? Что бы сказала на это Светка? А папа? И никаких бабочек в животе. Только что-то больно сжимается в груди.
– Ну, чего?
Они стояли на лестничной площадке между первым и вторым этажом. Тьма опять барабанил пальцами по перилам.
Все было неправильно. Саша побежала в класс. Литература – на втором этаже.
– Чего ты бегаешь? – Тьма выглядел запыхавшимся. В жизни не бегал! Поймал Сашу за локоть, заставил остановиться.
– Пойдем, – согласилась она.
И снова не заметила, когда стала копаться в сумке. Чего она там искала? А! Ластик. Что еще? Ручку. Зачем ей вторая ручка на парте? И учебники все на месте.
Покосилась на Тьму.
Он, конечно, не красавец. А если честно, то ни разу не красавец. Круглое лицо, белесоватые ресницы, тонкие, поджатые губы. И смотрит всегда так… мажет, мажет взглядом, словно постоянно о чем-то думает. Куда-то он там ходит. То ли в авиамодельный, то ли на реконструкцию.
Когда они стали сидеть вместе? Как он оказался рядом с ней? Или это она первая заговорила? С Велесом больше никто не общался. Издевались, прикалывались. Саша тогда сидела одна. Он сел рядом. Она не возражала. Он откомментировал что-то, сказанное историком. Она хихикнула. Один раз предупредила о готовящейся засаде. Он посоветовал посмотреть фильм.
С ним было легко. Не навязывался, не было этой тягучей необходимости, как со Светкой – той льстило общение с дочерью знаменитости, поэтому она старалась соответствовать. И ничего с этим нельзя было сделать. Не просить же в открытую, чтобы человек вел себя естественно. А Тьма… Да, толстый, да, медленно ходит, да, брюзжит. Но порой такое сказанет – обхохочешься. Можно послать – не обидится. Уйдет, чтобы на следующий день снова оказаться рядом. Можно весь день молча просидеть за одной партой. Вообще – ни слова. Тьма будет рисовать. Вроде криво-косо, а потом – раз – и мультфильм сделал. На Ютуб выложил, тысячные просмотры заработал. Хмыкает потом довольно неделю. В ту неделю у него особенно точная рука была. Филиппов в первый же день заработал синяк на скулу, обещал Тьму прикопать. Заболел. А когда пришел в школу, синяка не видно, и обида забылась.
А учителя все о толерантности, о терпимости, о том, что люди все разные. И внешность не главное.
Леночка изучала свои идеально накрашенные ноготочки, нежно улыбалась, поправляла светлую прядь волос. Конечно, внешность не главное. Глядя на нее, у учителей не поднималась рука ставить тройки. Может, толерантность в этом и прячется?
– Марсель Пруст сказал: «Оставим красивых женщин людям без воображения», – выдал Тьма.
– Ну, и кто этот Пруст? – сдула с локотка несуществующую крошку Леночка.
Тьма смотрел на ее волосы. Они были светлыми от природы.
– Черный цвет притягивает тепло, белый – отражает.
Леночка заподозрила неладное.
– И чего? – поджала она губки.
– С умными мыслями то же самое – белое их отражает.
Бить Тьму было неинтересно. В драке он сразу оказывался на земле, цеплялся за ноги противников, стараясь их уронить. Дрались обычно на асфальте. Если навернуться в полный рост – очень больно. Двое падают – орут. Третий сам отваливается. Потом измазанного в грязи Тьму вели к завучу. И возвращали. Уроки, дела разные. Даже завуч не могла с ним говорить бесконечно.
– Ничто не может гореть еще раз, если уже сгорело, – выдавал он завучу напоследок, и через минуту оказывался в коридоре.
Вот такой он был, Тимофей Велес. Сам по себе. Сам за себя.
– Пойдешь, да? – напомнил на следующей перемене.
– Пойду, пойду.
Его не было жалко. Просто он был. А без него как-то не то все было.
Мягкие игрушки Саша любила. С ними уютно. Пускай будет небольшая. Но чтобы обнять можно было.
Выбрали. Тьма тащил покупку, не зная, с какого бока ее пристроить. Игрушка ему мешала. Как будто в детстве он играл в чугунные болванки, а не в машинки и клоунов. По дороге встретили девушку с фотоаппаратом. Она долго бежала за ними, обгоняла, делала снимки. Саша улыбалась. Тьма прятал глаза.
А мишка был – как хотелось. Мягкий и лохматый.
Саша все ждала, когда же Тьма начнет дарить. Но он не торопился. Тьма был сам по себе неспешен. Может, момент какой выжидает? Будь Саша на его месте, она бы не выдержала и сразу вручила. Она не любила долго хранить тайну.
– Как отец?
– Пишет письма.
– Бывай!
Тьма косолапо зашагал прочь. Игрушку засунул под мышку. Болтались плюшевые ноги.
Семейная черта
Долго они гуляли. Тело гудело, ноги отваливались, хотелось сесть, посмотреть что-нибудь душеспасительное. О любви… Или о не любви…