Если бы меня спросили

Лабрус Елена

Воскресенский хотел ответить, но поперхнулся кофе.

— Мама… — с трудом выдавил он, закашлялся, — …умирала от рака.

— Ну, ну, — похлопала она его по спине. — Не надо так нервничать. Я всё поняла. Больная жена в соседней комнате, а он в кабинете с секретаршей. Ну так себе, конечно, ситуация, но знаешь, как бы цинично это ни звучало, живое — живым.

— Ты не понимаешь, — постучал себя по груди Вадим. Сделал глоток обжигающего кофе.

— Да, конечно. Откуда? — усмехнулась она. — Но, знаешь, когда у моей мамы нашли рак, я уехала поступать в Питер, едва она выкарабкалась

после химиотерапии. Звучит, ужасно, правда? С одним «но». Я поехала ради неё. Потому что она мне сказала: «Я никогда себе не прощу, если ты останешься из-за меня».

— Это другое, — прохрипел он осипшим горлом.

— Правда?

— Правда. Это измена. Чем бы её ни оправдывали: биологией, антропологией, полигамией, Фрейдом — мы не животные. Это животные по своей сути или моногамны, или полигамны, человек — существо серийно-аморное. Мы можем любить одного человека, а потом любить другого. Природа человека предполагает, что у него может быть больше одного полового партнёра, но брак — нет, отношения — нет. Изменять или не изменять — каждый решает сам. Не бывает такого, что это нельзя контролировать. Ничто не оправдывает измену. Ничто. Ну, это моё мнение.

— Ты читал Фрейда? — удивилась она.

— Конечно. И Фрейда, и Юнга, и Ницше, и… Льва Толстого, и Достоевского лет в двенадцать, впрочем, неважно, — оценил Вадим её иронично поджатые губы.

— А чем ты занимаешься? Ну, по жизни?

9

9

— Создаю компьютерные игры.

— Ты типа программист?

— Типа да. Раньше, когда игры были простыми, их самостоятельно писали программисты, например, «Змейку» создал финский программист Танели Армато, а пасьянс «Косынка» — стажёр Майкрософт Уэс Черри. Сейчас программисты из отдельных ассетов (сценариев, моделей, звуков, анимаций) создают мир со своими правилами и законами с помощью игрового движка и языка программирования. В геймдеве мало быть программистом, надо разбираться в векторной математике и 3D-моделировании, знать процедурную анимацию, кастомные шейдеры, отрисовку текстур, балансировку, дизайн уровней…

Он замолчал, сам себя оборвав на полуслове.

— Как ты сказал, звали того стажёра? — улыбнулась Ирка.

— Чёрт, какой я зануда! — Вадим прикрыл он лицо рукой, посмотрел сквозь пальцы. Высокомерный зануда, как говорил ему отец. — А ты? Куда поступила в Питере?

— Никуда. То есть я не поступила, — стянув зубами с палки, разгрызла она леденец. — Да, я неуч. Мне выйти? Я не оскорбляю ваше высоколобое высочество отсутствием высшего образования?

— Ну-у-у… ради бутербродов…

— Так и знала, что бабушка плохо не посоветует, — кинула она в пакет палку. — Она говорила: зачем тебе высшее образование, учись сосать и готовить.

Вадим снова поперхнулся.

— Спокойно, спокойно, — улыбнулась она. — Это не все мои таланты.

— Да и мне и двух хватит, — усмехнулся Воскресенский.

Чёртова девчонка!

И мёртвого расшевелит. Ну вот, теперь он представил её у своих ног на коленях, потом сверху, потом снизу, а кровяное давление доделало всю остальную работу — нестерпимо захотелось поправить тесные штаны.

— У тебя есть кто-нибудь? — спросил Вадим.

— У-у-у, мне нравится ход твоих мыслей, — улыбнулась она. — И что, если нет?

— Я позвоню? — спросил он.

— А что, если, да?

— Так я позвоню?

— А чем тебе сейчас не нравится?

Э-э-э… Чёрт! Да ему всем нравится сейчас, но так бывает только во сне, когда ты без ума от девчонки и такой: «Давай?», а она тебе: «А давай!».

— Просто я тут слышал… — Воскресенский загадочно улыбнулся.

— М-м-м… — промычала она многозначительно. — Что?

— Ничего, — покачал головой Воскресенский, разворачивая последний бутерброд.

— Да говори.

— Он правда из-за тебя топился?

— Конечно, правда. А ещё правда, что он идиот, который прыгнул с затопленной баржи и врезался башкой в обломок пирса. Пирс разобрали, а бетонные столбы, на которых он стоял, остались под водой. Вот об один из них он башку и разбил. Но это, конечно, тоже из-за меня.

— Но у вас что-то было?

Она поманила его пальцем.

Хм… Воскресенский заинтересованно наклонился.

Она вытерла майонез над его губой, облизала палец. Чёрт, он в жизни не видел ничего эротичнее. Глядя на её губы, пахнущие леденцом, голодно сглотнул. М-м-м… и эти духи…

— Он пытался меня поцеловать, — горячо зашептала она в его ухо, — я врезала ему по яйцам и сказала, что в следующий раз пробью башку. Имела в виду кочергой, что схватила у печки и вытолкала его взашей. А он всем растрепал, что меня трахнул, потому с ним такое и случилось. Что я приношу несчастье и глаза у меня как у ведьмы, жёлтые.

— А они жёлтые? — повернулся Вадим заглянуть её в глаза. — Они же… голубые? Хотя…

Ирка увидела выбившуюся из его кудрей волосинку. Дёрнула.

— Ой, — сказал Воскресенский.

— Сделаю куклу Вуду, — улыбнулась она.

— Намёк понял, — усмехнулся он.

— Да, они голубые с жёлтым ободком.

— А у меня синие, как у младенца, — отставил кофе Вадим. — Мама говорила, что я с такими родился, и все ждали, что цвет изменится, а он таким и остался.

Она проследила за его рукой с термосом. Как узкий стакан колбы встал в держатель.

В темноте салона её глаза светились и правда каким-то нереальным светом, ведьмовским.

Ещё сильнее захотелось её поцеловать, особенно после предупреждения о кочерге. Не девчонка, — ловушка. Потянется её поцеловать — рассмеётся в лицо, не потянется — окатит презрением.

Нет, он не простит себя, если не попробует, а если рассмеётся — ну что ж, будут квиты. Вадим уже заманил её в машину, заставил вернуться — никакой дачи показаний для ДПС на самом деле не требуется. Инспекторам глубоко всё равно по какой причине он не справился с управлением, они просто составят протокол для страховой, разве что хозяин забора уже не сможет подать на него в суд, если сочтёт, что тот скрылся с «места преступления».