Если бы я не был русским
Шрифт:
Она ничего не ответила и, помедлив немного, расстегнула молнию куртки. Сойдя с лыж и бросив на них куртку, она потащила через голову свитер. Голова в белой вязаной шапочке скрылась в белом существе свитера, извивавшемся над плечами фигуры без головы, но вот побеждённое ею существо тоже упало на куртку вместе со свалившейся с головы шапочкой и каштановая аура облекла голову бывшей лыжницы.
Я рассеянно глядел как будто бы на дальний заснеженный лес, но краем одного глаза невыносимо отчётливо видел каждое её движение. Устыдившись этого бокового зрения, я отвернулся от неё совсем, но даже затылком видел, как, поправив купальник, она прислонилась спиной к другой сосне, подобно нам оголённой наполовину, но только снизу, и закрыла глаза.
Повернув голову назад, я
То ли я опять задумался, то ли эта женщина обладала телепатическими способностями для внушения сна, но я почти не расслышал того, что она произнесла. «Может быть, она хотела узнать, который час», — подумал я и, переспросив «что, что?», оторвался от своей ёлки и приблизился к ней.
Она стояла с закрытыми глазами. На лбу и подбородке, а также над полоской купальника, как и год назад, сверкала лёгкая испарина Багамских островов. И тут вдруг я увидел то, чего не заметил в прошлый раз. Она была прекрасна как богиня и желанна как богиня всякому мужчине, в том числе и мне. И поняв это, я уже знал, что нужно сказать и что нужно сделать. Я подошёл к ней вплотную и по глазам, оказавшимся друг в друге, понял, что мы почти одного роста. Губы её шевельнулись, чтобы что-то произнести или только улыбнуться, но я поднял руку и прикоснулся пальцами к левому уголку её губ, как бы призывая к молчанию. И я обнял её, но не сразу, а постепенно, словно знакомясь с её телом, телом своим. И когда наши горячие от солнца животы, груди и губы соединились, я с невероятной силой ощутил своё адамово предназначение. Мне показалось, что всё в мире и внутри меня остаётся на своих прежних разрепетированных местах и сам я тот же привычный и приличный человек, но к ужасу моему и тайному восторгу примитивный и нелепый полуголый двойник мой вытворял что-то совсем противоположное. И в таком расщепленном состоянии, плохо понимая, какая из двух половин мне ближе, я отделившимися от меня руками шарил по бёдрам и поясу спортивных брюк вовсе незнакомой мне женщины.
Хотя момент достаточно напряжённый, я хочу внести некоторую ясность. Мой протеже, как вы и сами догадались из ранее изложенного, отнюдь не сердцеед и нападение на почти незнакомых и одиноких женщин в глубинах лесов он не практикует, являясь в этом спорте не профессионалом, и даже не любителем, и даже не человеком, а моментом пересечения судеб и воль различных, возможно трансцендентных обстоятельств. Благословен тот читатель, который увидит в предыдущей сцене одну эротическую сторону медали, но благословен и тот, кто поймёт её кармическую подоплёку, а в героях моих увидит две травинки или два цветка, тесно сплетшихся под звёздным ветром невидимых, не всесильных миров. Какое бы, казалось, дело этим мирам до травинок или до цветов, а в том-то и вся соль, что из картины мироздания не выбросить и пылинки, иначе она вся нарушится. Поэтому и сплетения цветов и травинок здесь, на земле, отзываются космическим грохотом в другом конце вселенной и наоборот. И волен каждый из читателей видеть в действиях героев лишь обусловленные движения марионеток, подёргиваемых за нитки кем-то из толпы охочих до зрелищ манипуляторов, но волен видеть и обратное, как герои дёргают нитки, от которых содрогаются небеса.
К тому же, и это весьма важное обстоятельство для человека без воображения, я решительно заявляю: во-первых, мы живём в век здоровой социалистической чувственности и какая-нибудь мелкобуржуазная похабень, если и возникает, то только в мозжечках, одиноких и недалеких субъектов, а не в компании таких интеллектуалов, каковыми являются мои персонажи и подавляющее большинство читателей, а во-вторых, быть может, всё это опять сон из разряда тех, что с эротическими снежинками. Вы не забыли, как покачиваясь спиной на молодой ёлочке, мой сонливый герой вновь принялся дремать.
Мне кажется, сначала она сопротивлялась, но ведь это обычный женский рефлекс, а сопротивление было нежным, сладострастным. Стоя босыми ногами на сброшенной одежде, я забыл, что на дворе зима и двор тот — заснеженный февральский лес.
Да, ничего себе приключение, хотя бы и во сне. Я бы на их месте, однако, не решился кувыркаться в снегу. С негодованием отметаю от себя домыслы насчёт климакса, а вот радикулит, этот действительно есть.
По отчаянным конвульсиям её рук я понял, что она чувствует себя в снегу как человек с содранной кожей в ванне с уксусом, и тогда, не выпуская её из объятий, перекатился вместе с ней на бок, а потом и на спину, выдернув её всю запорошенную из сугроба себе на грудь. Теперь в ванне с уксусом лежал я, но праздник, заповеданный богами всем великим грешникам, уже начался. Когда я наконец выпустил её из неволи объятий и оторвал потерявшую чувствительность и словно парализованную спину от спрессованного в мокрый лёд ложа, солнце уже бросило тени на только что бывший ярко освещенным пригорок.
Мне кажется, довольны все поголовно: и Серафим, и лыжница, и читатели, и тот, кто спровоцировал это действо или был спровоцирован на него главными героями. Всеобщее довольство удивительно украшает неприкрашенную действительность, и хочется верить, что довольство это когда-нибудь вновь повторится. Не уверен, но чего не бывает. А сцена в снегу явно удалась ещё и потому, что не в тривиальной постели же. Думал я заставить моих героев заниматься этими делами в ещё более романтической обстановке, где-нибудь на муравьиной куче, в ванне с лечебной грязью или вообще в аквалангах на дне моря или, на худой конец, экологически опасного озера. Но думаю, снег вернее и вот по каким причинам.
Если повесть эту прочтут иностранцы, они не найдут в ней ни балалаек, ни блинов, ни самовара и, конечно, сильно обидятся на меня, заподозрив, что я вовсе не русский. Но после сугробной эротики они поймут, что с глубоко национальными атрибутами всё в порядке, ведь русские живут в Сибири в зоне вечной мерзлоты, и только русскому человеку удастся словить кайф в сугробе.
А следующий довод в пользу снега тот, что если дело происходит не в зоне действия гиганта химической индустрии, то в отличие от муравьиных куч и грязевых ванн, снег гораздо гигиеничнее. Правда, гигиена вещь двоякая и по поводу её безудержной пропаганды у меня сложилось своё особое мнение.
Все кричат: гигиена, гигиена, ванны, души, купания в бассейнах. А что хорошего нам дала гигиена в плане сексуальных контактов? А то и дала, что они стали разнообразными, непредугаданны-ми и, по мнению многих бабушек и дедушек — извращёнными. «Мы в банях кажный божий день не мылись, — говаривала моя бабушка, а детей у неё зато числилось 8 душ. — А нынче! что ни вечер, в ванну лезут, а детишек, ладно по одному, вовсе не бывает».
Да, контакты стали разнообразными по форме и весьма далёкими от первоначальной функции секса — воспроизведения себе подобных. Я прекрасно понимаю пещерных людей и кочевников безводных пустынь, которым было не до изысков плоти, а как бы поскорее справить физиологическую нужду с такой же потной и немытой много месяцев партнёршей. В гаремах и во дворцах дело другое. Там фонтаны, акведуки, бассейны с золотыми рыбками. Да много ли их тогда было. Надо ещё раз хорошенько подумать: нужна ли нам гигиена? Чего мы хотим больше — воспроизводиться или наслаждаться?
Но вернусь к Серафимовым проказам на снегу. Ещё полчаса назад все были довольны, и вот уже чья-то кислая улыбочка. Ах да, пардон, эскьюз ми, как же помним, помним, СПИД, он не спит. Ведь лыжница в силу своей загадочности и неразборчивой уступчивости могла оказаться иностранной подданной, которые, как всем известно, являются источниками и переносчиками этой заразы, активно внедряемой ими с помощью ЦРУ в наш ни в чём не повинный народ.
Заявляю во всеуслышанье: я не уверен, что СПИДом заражают нас иностранцы, а не наоборот, мы их. Позволю себе даже такую наглость, как оспорить небезызвестные статьи не столь древней давности в наших центральных и далёких от центров газетах о том, что вирус СПИДа выведен в некой военной лаборатории США для применения его как бактериологического оружия и который из-за случайной утечки вырвался на волю и гуляет по ней, как хочет.