Если копнуть поглубже
Шрифт:
Мерси захлопнула альбом и, намереваясь вымыть окно, открыла раму.
— Надо немного здесь проветрить, — пробормотала она. — Чуть-чуть проветрить, — брызнула «Уиндексом», смотрела, как жидкость затуманивала стекло, струйками стекая вниз, и думала: «Лучше бы я не видела этого альбома», — но она видела и она знала. Милош был в альбоме. И его не вытравить ни оттуда, ни из ее сознания, словно татуировку на руке.
Тем не менее, протирая окно, она не могла отделаться от мысли: если взглянуть еще разок, его наверняка там не окажется.
Понедельник, 20 июля 1998 г.
Технические
Джейн, успевшая пристроить машину на стоянке для сотрудников, знала: через несколько минут здесь вообще не протиснешься. Сейчас было всего три свободных места, и она заняла лучшее.
— Привет, Гордо, — поздоровалась Джейн со швейцаром у служебной двери. — С хорошим деньком!
Гордон Куинлан, родственник Люка, — правда, седьмая вода на киселе, — работал здесь с тех пор, как в 1982 году ушел на пенсию его отец.
Некоторые должности в Фестивальном театре считались особо почетными, почти подарком судьбы. Одна из них — швейцар у служебной двери. Другая — старший билетер. Еще — костюмер в уборных ведущих актеров и командные посты закулисной бригады. Многие должности, с тех пор как в 1953 году состоялось открытие Фестиваля, переходили от отца к сыну, от матери к дочери. Не то чтобы все остальное вообще не котировалось, но швейцары, костюмеры и работники сцены представляли совершенно особую категорию.
Сегодня должно понаехать до черта народу. Техническая репетиция в костюмах традиционно рассматривалась как нечто вроде дня высадки союзников в Нормандии. Персонал на своих местах, декорации и реквизит на сцене, и скоро ее оккупируют актеры в костюмах.
Джейн нырнула в глубины здания — хотя это погружение было больше связано с блужданием по закоулкам и изгибам лабиринта, нежели с реальным спуском.
И тут же оказалась в обстановке, очень сильно смахивавшей на сумасшедший дом: повсюду вешалки с костюмами — одни уже стоят наготове, а другие на каталках развозят по коридорам костюмеры, подгонщики и примерщики, натыкаясь друг на друга, словно неумелые детишки в автомобильчиках на аттракционе. Каждую вешалку следовало подрулить к строго определенному месту, откуда костюмы доставлялись в личные уборные. Неподалеку от Джейн столкнулись две вешалки, и от удара королевские одеяния раскидало по полу.
— Похоже на день стирки в королевском замке, — весело бросила Джейн и свернула в бутафорский отдел.
Пространство за сценой было скорее эллиптическим, чем круглым, и из одного места в другое попадали по специальным, сообщающимся друг с другом проходам, хотя в итоге нередко оказывались там, откуда начали путь. Поэтому всем, кто работал в мастерских, следовало учить на память топографию здания. И обучать актеров, ибо проходы от уборных на сцену могли в решающий момент подвести. Двери-ловушки и двойные тоннели — так называемые тошниловки, — которые выводили из недр театра на свет зала, располагались на одном уровне. На сцену вел центральный выход, рядом с ним находилась деревянная лестница, тянувшаяся к нависающему над всем пространством балкону. Восхождение по ней напоминало подъем на копну сена в амбаре. С каждой стороны крылья сцены имели выходы на средний уровень.
Учитывая быстрый темп шекспировского действия, актерам сначала даже выделяли гидов по закулисью — дабы действующие лица вовремя попадали на сцену. Бывали случаи, когда актеров в тяжелой рыцарской амуниции, королевских одеждах или церковном облачении приходилось перетаскивать на руках. Но от этого у всех, кто работал за кулисами, возникало ощущение сопричастности с тем, что происходило перед зрителями.
Атмосфера требовала абсолютного чувства пространства и понимания того, кто вы и чем занимаетесь. Всех объединяло ощущение партнерства: другие нуждались в вашей помощи не меньше, чем вы в их. И если в коридоре к вам обращались: «Позвольте!» — вы немедленно сторонились, а если вы говорили: «Позвольте!» — вам тут же уступали дорогу. И никто не задавал вопрос: «Зачем?»
Джейн много раз собиралась принести альбом для набросков в сердцевину этого хаоса, но так и не осуществила своего намерения. Сначала долгая беременность, потом младенчество Уилла — она успела позабыть, что сама — художник, просто зарабатывала своим ремеслом деньги. Все ее внимание сосредоточилось на сыне: ему нужно… ему надо… он хочет… Мерси знала больше, чем Джейн, о его потребностях. Она была матерью четверых, теперь уже взрослых, детей. И если говорила: «Надо вот это» — именно это и делалось. Не всегда приятное, но всегда на пользу Уиллу — единственному ребенку, ребенку Джейн. Джейн быстро поняла, что невозможно подменить присутствие отсутствием, если речь идет о собственном чаде.
Она принесла Уилла в мастерскую, когда еще кормила его грудью, — решила: пусть ощутит царивший в театре дух товарищества и приверженности делу (хотя с некоторым привкусом сектантства). И тогда сын, наверное, поймет, что у матери есть жизнь вне дома. Точно так же, как, подрастая, будет постепенно изучать мир из катящейся коляски, узнавая, что на свете есть реки, деревья, Редьярд. В два годика… в три… включая месяцы, когда еще не умел ходить. А пошел он в год и две недели — для Джейн это был момент навсегда запомнившегося триумфа.
Джейн забежала в туалет, зашла в кабинку и, спустив воду, чтобы заглушить звук откупориваемой бутылки, сделала три глотка; потом докурила запрещенную сигарету и отправилась на сцену.
Ну и кутерьма!
Там уже крутилось с дюжину человек, из-за чего было невозможно что-либо увидеть, сделать или понять.
В последний раз проверялся свет, развешивались гобелены, флажки и знамена. А в лучах софитов восходило солнце — оранжевое, сияющее и зловещее в своем стилизованном изображении. Оно будет на небе в течение всей пьесы от первых слов: «Прошла зима междоусобий наших; / Под Йоркским солнцем лето расцвело…», и до самых последних: «Зажили раны, сгинул общий враг, /И скажет нам Господь: „Да будет так!“» [27]
27
У. Шекспир. Ричард III. Акт I, сцена 1; акт V, сцена 5. Перев. А. В. Дружинина.
Витражи Джейн, прислоненные друг к другу на поворотной сцене, ждали часа своего появления в последнем акте. Проходя мимо них в зрительный зал, Джейн похлопала каждый и шепотом благословила. И даже перекрестилась, чтобы все прошло, как надо.
А оказавшись в сиянии прожекторов, втянула в легкие умиротворяющий воздух сцены, о котором говорили, что он вобрал в себя дурман грима и запах толпы.
Театр. Если он — твоя жизнь, даже ослепнув, всегда почувствуешь момент, когда ты здесь. Дома.