Если однажды жизнь отнимет тебя у меня...
Шрифт:
Он оделся и направился к выходу. Из комнаты Элоди до него донеслась тяжелая, мрачная музыка. Ему захотелось войти к девочке. И он тут же себя одернул: ему некогда. Он не имеет права отвлекаться. Миновал дверь и остановился, чувствуя угрызения совести. Вернулся и тихонько постучал в дверь. Никакого ответа. Он повернул ручку и заглянул в комнату. Элоди лежала на кровати и смотрела в потолок. Она не могла не почувствовать его присутствия, но не шевельнулась.
— Могу я поговорить с тобой?
Элоди сделала вид, что не слышит.
Габриэль подошел к музыкальному центру, уменьшил звук и сел рядом с девочкой.
— Мне
Она по-прежнему не смотрела на него.
— Не знаю, что со мной стряслось. Да нет, знаю. Не выдержал правды, которую ты высказала мне в лицо.
Мрачная улыбка тронула губы девочки.
— Я не уверен, что могу объяснить, почему спустил в унитаз все, что у меня было. Для этого нужно вспомнить конкретные факты, а память меня подводит. Белая страница, пустота. И все же что-то осталось, иначе я не пришел бы поговорить с тобой. Остались чувства. Уверенность в чем-то. Например, что тебя я любил больше всех на свете. И продолжаю так любить. Чувства живут во мне, их истребить невозможно. Они же не память, они душа. Ты главная часть меня, Элоди, и когда ты меня ненавидишь, я начинаю ненавидеть себя еще больше, и мне совсем уж некуда деваться.
Элоди уже не улыбалась, она побледнела как полотно и старалась справиться с нахлынувшим волнением.
Вскочила, схватила сигареты. Села напротив отца. Искала взглядом, на что опереться. Хотела казаться сильной. По-прежнему противостоять. Но уже готова была уступить, сдаться.
— Думаешь, что ты хозяин жизни, и вдруг понимаешь, что она тащит тебя как придется, — продолжал он. — Не заметил, как из актера стал статистом. Незаметно, мало-помалу произошла подмена. Там уступил, там поддался, и вот уже ты совсем не такой, каким был. И тебе уже легче идти вперед, не оглядываясь, не смотреть назад, отмечая свои предательства. Авария меня остановила. Я очнулся среди разора, которому стал причиной, но я его увидел. Понимаешь, какой случился парадокс: меня лишили памяти, которую я замусорил, но зато я ясно стал видеть свою вину и готов нести за нее ответственность. Я увидел, до чего докатился. Увидел факт, хотя не знаю, когда и почему так произошло. Но я убежден, что с самого начала не был таким подлецом, каким ты меня вчера описала. Я был нормальным, хорошим парнем. Любил маму, любил тебя. У меня был свой идеал, свои мечты, мне хотелось, чтобы мы вместе прожили счастливую, необыкновенную историю, и у меня были на это силы. Теперь, похоже, огонь погас. Но я знаю, что способен вновь его раздуть. Конечно, мне никуда не деть своих ошибок, но их можно исправить, можно постараться их учесть. Только если я буду один, у меня ничего не получится. Мне нужна твоя помощь. Вот что я хотел сказать тебе: память я потерял, но не могу жить без твоего прощения.
Габриэль замолчал, удивленный, что говорил с такой страстью, словно и впрямь его жизнь зависела от прощения Элоди.
Девочка с глазами, полными слез, судорожно курила.
— Я боюсь тебе верить, — прошептала она страдальчески. — Поверишь, а ты опять преподнесешь какой-нибудь сюрприз.
— Не всегда же я был таким ничтожеством, каким ты меня воображаешь. У нас были счастливые времена. Во всяком случае, когда ты была маленькой.
— Мама мне говорила. На фотках это тоже видно. Но я ничего не помню. Может быть, потому, что хотела забыть, чтобы не было «раньше», не было «потом», не было моих вопросов и чувства вины.
— Ну вот видишь. Мы оба с тобой страдаем амнезией. Ты забыла все хорошее, а я все плохое. Забаррикадировались, ничего не скажешь.
Девочка горько улыбнулась.
Габриэль поднялся. Уже выходя из комнаты, он вдруг остановился, потом вернулся. Ему пришла в голову забавная мысль, и он направился к комоду.
— Закрой глаза на секундочку, — попросил он.
— Зачем? — удивилась Элоди.
— Увидишь…
Она закрыла глаза. Он порылся среди ее одежек, вытащил ярко-красные колготки, сунул туда руки и спрятался за стул.
— Что ты там делаешь?
— Все в порядке, можешь смотреть.
Элоди открыла глаза.
— Господи! Куда ты делся?
Над спинкой стула появилась «кукла».
— Неужели ты забыла, принцесса Элоди?
Над спинкой появилась вторая.
— Забыла о чем? — переспросила она тоненьким голоском.
— О «петаклях», которые я тебе показывал вечером перед сном.
— Нет, я ничего не помню, — сказала вторая.
— А тогда ты так смеялась…
— Потому что я была маленькая, веселая, а теперь у меня так тяжело на сердце!
— Понимаю. Ты разлюбила папу, который был когда-то красивым, сильным, да?
— Не знаю, если честно.
— А вот ты увидишь, что я люблю тебя по-прежнему. Что я всегда тебя очень любил.
Не слыша ни слова в ответ, Габриэль поднялся на ноги. Элоди плакала.
— Я вспомнила, сейчас вспомнила, — пробормотала она.
Он подошел, хотел обнять ее, утешить, но вовремя удержался. Это же не его дочь. Он и так зашел слишком далеко, присвоив себе чужие чувства.
— А ты… Ты как об этом вспомнил? — спросила она, всхлипывая.
— Я? Мне приснился ночью такой сон. Мне было так горько, что я тебя обидел. И вообще причинил тебе столько боли, что, видно, память захотела меня как-то утешить.
Элоди попыталась улыбнуться.
— Ты поможешь мне, Элоди?
— Обещаю, что попробую.
Габриэлю вдруг стало так отрадно, так радостно, что вновь протянулась ниточка между отцом и дочерью. И опять он себе удивился. Слишком уж близко к сердцу он стал принимать горести и радости человека, который дал приют его душе.
Габриэль, боязливо оглядываясь, шел по больничному коридору. Любая медсестра могла узнать его и выставить вон. Он больше не имел права здесь появляться. Но ему удалось беспрепятственно добраться до бокса Жозефа. Он постучался и, не дожидаясь ответа, вошел.
Старик узнал его.
— Александр, — прошептал он едва слышно.
— Добрый день, Жозеф.
— Я слышал, что вас выписали.
Габриэль подошел к кровати больного старика.
— Не говорите, что пришли узнать, как я себя чувствую, я вам все равно не поверю.
— И будете правы… Хотя мне приятно повидать вас.
— Тогда скажите, зачем пришли?
— Мне хотелось бы повидать… мою знакомую… Клару. И я хотел бы узнать, когда это будет удобно. Когда она будет одна.
Старичок улыбнулся.
— Сестры уже заканчивают обход. Через пять минут они уйдут к себе, чтобы немного отдохнуть. У вас будет добрых десять минут, чтобы поговорить с вашей приятельницей. А потом они пойдут делать уколы.
— Вы, наверное, спрашиваете себя, кто я такой и что мне надо?