Если полететь высоко-высоко…
Шрифт:
– Юрий Владимирович, книга вышла.
– Какое совпадение! И у меня тоже только что вышла книга. Приезжай!
Я приехала к нему, в его приветливый дом на углу Большой и Малой Бронной.
Мы подарили друг другу книги с дарственными надписями: я ему – свою тоненькую, он мне – свою толстую: воспоминания о жизни… Юрию Владимировичу недавно исполнилось шестьдесят лет, он мечтал выйти на пенсию и перечитать все книги в своей огромной библиотеке.
– Мечта многих лет жизни! – сказал он.
– Желаю, чтобы она сбылась! – сказала я. – Мечты должны сбываться.
Но он посетовал на то, что вряд ли его отпустят
– Но это же от вас зависит, соглашаться, или нет, – сказала я.
– Ну, да, вроде бы от меня… – сказал этот мягкий, безотказный человек…
Но то, что я не могу подарить свою книгу Валерию Всеволодовичу, съедало радость наполовину, даже больше. И с гораздо большей радостью и восторгом я вручила бы своей крёстной её книгу, а не свою! Но Людмила Фёдоровна, взяв в руки мои «Лунные цирки», обрадовалась так искренне и горячо, как я сама обрадовалась бы её книге!
А потом со вздохом сказала:
– Но как же обидно, что твою книгу не увидел Валерий! Он обожал твои стихи…
А о том, что книгу не увидел Мой Клоун, я уже и не говорю…
И всё же я выполнила своё обещание, данное ему почти пятнадцать лет назад! Ну, разве я виновата, что в этой стране такие скорости?…
Но может быть… может быть, из своего далёкого далека, они всё же видят нашу жизнь?… И Мой Клоун, и мой отец, и мой названный брат Валерий…
В моей книге есть стихи, посвящённые всем моим дорогим и любимым людям.
И может быть, это всё же не напрасно – все мои усилия здесь?…
Глава 11. ВЕЧЕР ПАМЯТИ
Наступил 1982 год. В этом году 25 июля исполнится десять лет, как ушёл Енгибаров…
В новогоднюю ночь мне пришла мысль: написать сценарий телефильма «Клоун с осенью в сердце». Я его как бы увидела внутри себя…
И утром 1 января села писать сценарий.
Я подумала, что в этом фильме не должно быть ни одного чужого слова – не Лёниного. Пусть он сам расскажет о себе! Я решила использовать для этого его новеллы и записи из дневников. А ведь ещё есть фильмы, есть записи его номеров… В фильме будут документальные кадры, где Клоун – в манеже, и они будут чередоваться с картинками московской осени, которую он так любил: золотистые бульвары, по которым он спешил в цирк, а поздно вечером уходил пешком домой – по рекам шуршащей, красно-жёлтой листвы, в Марьину Рощу… И вот тут понадобится актёр, похожий на Енгибарова со спины. Он будет идти по осенним бульварам, а закадровый голос будет в это время рассказывать… о жизни, о любви, о несбывшемся… Хорошо бы найти где-нибудь магнитофонные записи енгибаровских выступлений на радио. Ведь я сама слышала, как он великолепно читает свои новеллы!
Написала сценарий довольно быстро. И позвонила Никулину.
– Юрий Владимирович, мне нужна ваша помощь.
– В чём же? – приветливо спросил он.
Я рассказала о сценарии. И попросила вывести меня на кого-нибудь на телевиденье.
И тут его настроение странным образом переменилось. И впервые за одиннадцать лет нашего знакомства он ответил мне сухо и напряжённо.
– Я не буду этим заниматься, – сказал он.
– Но ведь этим летом десять лет, как Лёня ушёл! Надо людям напомнить о нём!
– Извини, Мария, но ничем помочь тебе не могу, – сказал он официально и отчуждённо, как никогда со мной не разговаривал.
Мне осталось только извиниться и положить трубку.
Странно… Ничего не понимаю!
Потом вспомнила: да, мне говорили, когда я ещё в цирке осветителем работала, что Никулин недолюбливает Енгибарова, не воспринимает его клоунады… Но я не придала тогда этому особого значения. Просто они слишком разные в манеже, – сказала я себе, – слишком разные. А в жизни очень даже родственные: оба книгочеи заядлые, оба пишут. В характерах – тоже много общих черт, хотя бы вот эта открытость, доступность в общении, сердечность. Да они как два брата по жизни! – убеждала я себя. Потому что любила и того, и другого.
И вот на тебе!
Но ведь десять лет прошло, как человека нет!! Неужели неприязнь жива до сих пор?…
Напрасно я позвонила ему. Теперь у меня будут кошки скрести на душе…
Была весна, начало марта, приближался день рождения Енгибарова. Я позвонила в ВТО, в цирк на Цветном, в Дом работников искусств – и с грустью узнала, что нигде ничего не готовится – ни вечера памяти, ни просмотра фильмов, ни фотовыставки – НИЧЕГО! Ни ко дню рождения, ни к дате ухода.
Тогда я поняла, что нужно что-то делать самой.
У меня был хороший давний знакомый из Каптеревского круга – Александр Александрович Филистеев, или просто – Саша. Он в то время работал главным режиссёром во Дворце культуры и техники на улице Мельникова. (Печально известный после теракта «зал на Дубровке». Но у меня с этим залом связаны одни из самых лучших воспоминаний…)
Незадолго перед этим Филистеев организовал там Вечер памяти Василия Шукшина.
Я поехала к Саше и предложила ему провести в их Дворце ещё один вечер памяти – не менее значительной личности, Леонида Енгибарова. И Саша (спасибо ему огромное!) тут же согласился.
Но принимал окончательное решение всё же не он – а директор Дворца. И не только директор. Ведь Дворец в то время принадлежал 1 ГПЗ (Первому государственному Шарикоподшипниковому заводу) – огромному и богатому предприятию, которое и давало деньги на проведение бесплатных мероприятий. А мы с Сашей сразу решили, что Вечер памяти не должен быть платным. Стало быть, надо уговорить директора Дворца. А тот уже будет просить деньги у руководства завода.
– Поэтому, – сказал Саша, – нашу идею надо преподнести начальству под каким-то идеологическим соусом!
Я сразу поникла:
– Какой тут может быть «соус»?…
– А вот какой! – сказал Саша, потирая от удовольствия руки. – Ты, можно сказать, помогла мне решить одну творческую задачу. Спасибо тебе!
– Ничего не понимаю.
– А вот скажи мне: какой сейчас год? – спросил Саша.
– Ты что, забыл? 1982.
– Правильно! Год 60-летия образования СССР!
– А при чём тут это? – недоумевала я.