Если путь осязаем

Горн Ника

Герман провел со своей улыбчивой звонкой девочкой полгода. Они обедали вместе, гуляли, ходили в кино. Мужчина помогал решать ее рабочие дела. Катался с ней по инстанциям, всячески согревая ее заблудившееся сердце. Он шутил, подбадривал, осыпал комплиментами. Никто и никогда не умел так искренне восхищаться Кириным мерцанием, как Герман. Никто и никогда не видел его в спектре, доступном только ему одному.

В метро парочка старалась выбирать переполненные

вагоны, чтобы быть как можно ближе и в то же время иметь оправдание в виде часа пик. В маршрутках он всегда садился напротив, чтобы как бы случайно касаться ее коленей. Она так ждала этих случайностей. Но ничего, кроме этого целомудренного и, в целом, ни к чему не обязывающего согревания, ни одного даже мимолетного поцелуя он так ей и не подарил. Киру это безумно огорчало.

После каждой встречи она задавала с досадой себе одни и те же вопросы: «Почему он держит такую дистанцию? Сколько ему еще надо времени, чтобы решиться? Что ему мешает идти дальше?» А потом он снова резко как-то замолчал. Ну, то есть совсем перестал на нее реагировать. Последний звонок был уже в состоянии глубочайшего психотропного кайфа. Кира не поняла ни слова. Его измененное употребленным часом ранее сознание говорило про барашка и маленького принца, про образ розы, мерещащийся ему в облаках. За этим звонком последовала кромешная тишь.

Девушка обрывала его телефон, писала, ходила вокруг его дома. Всё было бесполезно. Герман каким-то ловким хирургическим путем умел ампутировать свою потребность в любимом человеке.

А из ее нашпигованного молчанием подсознания, как из решета, стала сыпаться рифма:

МОРОСИЛО

А небо было ласково-печальным,

И тихо моросило по ресницам.

Вставал и одевался машинально,

Стучали в такт вагонов вереницы.

И думать как-то вовсе не хотелось.

Без года тридцать – не веселый повод.

И вот уже не молодость, а зрелость

Цепляется за мысли, словно овод.

Не радует сердечность поздравлений.

Часы, рубашки, запонки и виски.

И засыпает мозг от праздной лени.

Мне снится водопад и голос низкий.

Девичий образ в платье изумрудном

Меня влечет, пленяет и волнует,

Мы вдаль плывем видений чудных.

И, кажется, она меня целует.

А небо было ласково-печальным,

И тихо моросило по ресницам.

Герман

не мог даже в самых смелых своих мыслях представить себя в роли мужа Киры. Каким бы сильным и долгим ни было его желание обладать ей, оно весило ничтожно мало в сравнении с грузом отцовства и ответственности за неуравновешенный мир его жены. В ту зиму ему пришлось носиться с ней по врачам в поисках средства от суицидального бреда в ее голове. Люся стервенела от одиночества, тотального безразличия и грубости мужа. Она вымораживала его своими слабостями и неспособностью к жизни без него. Долг всегда перевешивал все остальные грани германовского начала. Мужчина не позволял своему воображению ходить дальше постельных сцен с Кирой. Все попытки перешагнуть через них и представить, как он проверяет уроки у непохожего на него мальчика, как встречается в дверях с Марком, навещающим сына по выходным, как Кире надоедают его побеги на дачу и сон всё свободное время напролет, его нежелание менять свои привычки и образ жизни, как она начинает терзать его ревностью. Нет. Никаких шагов дальше зала с нимфой на пьедестале.

В зале том было только две двери, помимо входной. За первой был сад с вечно горящей луной, на которую Герман временами волком выл, за второй был ароматный рай, где рассеивались каждые выходные и боль, и память, и порывы, и вечность.

Мир земной тем временем двигался по заданной траектории. Экономика, вторя Кириному опустошению, достигла очередного дна, кризис смел ее из рядов работающих мам в ряды домохозяек. Бюджеты на переиздания бестселлеров и запуск стартапных авторских проектов сократили до ноля, чему девушка была несказанно рада. Впервые за много лет у нее появился шанс отоспаться и заняться творчеством. Рифма помогала дышать и погружала ее в воспоминания о редких встречах с ее несбыточностью:

СЕРДЦЕ ВОЛКА

В час лазорево-туманный,

Зацепив плечами солнце,

Город дышит ураганом.

Неумытые оконца

В ожиданье сочных капель.

Соловей тоскою льется.

Спит причал железных цапель.

Вдох плеча ее коснется.

На бетонные утесы

Опустились крылья света.

Расплетает ветер косы.

Ни к чему ему запреты.

Он окутает мечтами,

Соблазняя лаской шелка.

Доведет ее до грани,

Укрощая сердце волка.

Конец ознакомительного фрагмента.