Если путь осязаем
Шрифт:
И вот теперь он снова был на страже финансовой отчетности. А вместо цифр на мониторе проплывали кадры предшествующих дней и недавний разговор с Арникой. Он открыл почту и отправил ей накопленное:
– Все эти зигзаги влево, вправо и ниже пояса говорят о глубоких трещинах в душах наших персонажей. Кто-то боится и зажимается, кто-то ведет себя смело и порой вызывающе – всё это лишь поиск путей к достижению недостижимого. Мы пытаемся строить вокруг этого повествование, литературку, а ведь всё не так. Просто есть люди, есть море и жизнь. Солнце неизменно всходит, купается в мягких лазурных волнах, гуляет по колючим оливковым рощам, достигает горных вершин,
Трудный был день. Все эти бесконечные цифры и несносные дамочки из отдела вымотали Савелия Петровича. Он не хотел сегодня ни высокого, ни низкого штиля.
Ника же, напротив, после рабочей суеты всегда с удовольствием погружалась в пучину своих миров и печатала часто до онемения пальцев и третьего часа утра:
«Знакомая пробка на Крымском мосту. Кира рулила на автомате, вглядываясь в детали конструктивных элементов, прикидывала количество клёпок, ритмично покрывающих три пролета несущих балок грандиозного сооружения начала прошлого века. Открыла статью wiki, проверяя свои догадки и узнавая новые подробности об истории его создания и эксплуатации. Салон укутывала гармоника джаза в исполнении Каро Эмеральд, а если точнее, Каролины Эсмеральды ван дер Леу. Привычка запоминать сложные имена досталась девушке в наследство от одного немного неравнодушного к ней, а если точнее, по уши влюбленного и невероятно эрудированного юноши.
Кира вернулась в день, когда Герман увлеченно рассказывал ей про знаменитую линию Маннергейма, о которой спутница на тот момент не имела ни малейшего представления:
– Ну, ты же в курсе, как его полное имя? – немного заносчиво предположил он, пряча свои истинные намерения за невесомой оправой.
– Нечестно спрашивать меня то, о чем мне можешь рассказать только ты, – смутилась девушка от его высокоинтеллектуального захода в прогулочную беседу одноклассников по дороге домой.
– У него крутое имя: Карл Густав Эмиль Маннергейм, – закидывая ее рюкзак на второе плечо, продолжал умник.
– Дворянин, отслуживший двадцать лет в русской армии, несостоявшийся первый президент и главнокомандующий ВС Финляндии. Это в его честь назвали комплекс оборонительных сооружений между Финским заливом и Ладогой. Внушительная была оборона, целых сто тридцать километров. Ее строили всё третье десятилетие 20-го века, чтобы сдержать возможный удар со стороны СССР.
Карл Густав Эмиль Маннергейм. Как же это было давно, больше двадцати лет прошло, а она могла повторить всё слово в слово. Мысли скользили по улочкам памяти и переплетались с ритмичной мелодией. Автопоток окончательно встал. Кира улыбалась отражению в зеркале, поправляя прическу».
Ника открыла почту, прочитала отрывок, полученный полчаса назад от Саввы, и ей не терпелось ему возразить:
– Мне точно не хочется в труде между морем и садами, – строчила она в чате мессенджера, – мне хочется, чтобы Герман ее простил, чтобы он оказался именно таким, каким она его придумала, чтобы они смогли всё преодолеть и быть счастливы, но чтобы никто при этом не пострадал, особенно дети.
Ответ не заставил себя долго ждать. Савва захлопнул духовку, в которой уютно томились печеные овощи, и начал игру:
– А за что простить-то? Что случилось между ними?
Ника
– Что случилось? Так вот в пару фраз и не уместишь все, что случилось. Кире казалось, что всё могло бы быть иначе, и оно было бы, но, видимо, еще хуже. Она же сама выдумала эту воображаемую царапинку и расковыряла ее до кости.
– Не выдумала. Помнишь Митю, всё же с него началось в пятом классе? Помнишь, нравилась она ему, а он таскался за ней? Помнишь, как перед началом урока… Как ее зовут, кстати?
– Я называю ее Кирой. Как тебе такое имя?
– Хм, редкое имя для того времени. Видимо, в честь Киры Шемаханской из «Чародеев»?
– Или Киры Найтли.
– Договорились. Так вот, помнишь, вертелась она с Катькой у доски? Биологичка сделала им замечание, но баловство не проходило. Тогда Митька подошел сзади, обхватил Киру поверх рук, развернул к себе, а отпустил на мгновение позже. Такое вот случилось первое бесцеремонное мужское вторжение.
– Допустим, и что дальше?
– Оттолкнула она его, сильно так, не по-девичьи совсем. Парень упал, вопросительно-растерянно заковылял к задней парте. Потом Кира долго сторонилась мальчиков, и след в памяти остался на всю жизнь.
Друзей не то чтобы мало, их вообще не было. Одноклассницы то и дело норовили перетянуть одеяло внимания каждая на себя. Смысла участвовать в их глупых затеях Кира не видела. Она не могла найти ни единого повода для постоянного подстраивания под чужие причуды и веления. Вместо теплоты и поддержки общение подразумевало неизменное служение чьим-то интересам. А ее, Кирин, бушующий фантазиями внутренний мир никого не интересовал. Поэтому отношения складывались поверхностно, до первой ссоры. Дружба была таким же эфемерным понятием, как отцовская забота. Не случалось ни разговоров, ни поведанных секретов, ни одного намека на общность интересов, ничего из того, что сопутствует детству и юности. Не повезло, в общем. Не случилось. К концу шестого класса девчонки окончательно разбились на пары, смотрели на Киру косо или вовсе не смотрели.
Со временем девочка научилась дружить с книгами, музыкой и искусством. Антуан де Сент-Экзюпери, Фредерик Шопен, Клод Моне, Джейн Остин, Франсуаза Саган, Клод Дебюсси, Шарлотта Бронте, Михаил Врубель твердо заняли свое место в ее хрупком сердце. Классика формировала пытливую девичью душу, порождала в ней возвышенное отношение к окружавшей ее неприветливой прозе жизни.
Миниатюрная стать одиночки всегда стояла особняком в ряду со среднерусским телосложением ровесниц. Изобретательная Софья Михайловна, мама Киры, шила для дочери модные платья и комбинезоны по выкройкам немецкого журнала Burda. На фоне нехитрого школьного стиля одноклассниц разгара челночной поры Черкизона девушка часто выглядела еще более белой вороной.
Непохожесть на других в школе и во дворе настраивала против нее сверстниц и привлекала сверстников. Отсутствие макияжа, смуглые ямочки, угловатые кисти и цепкий, не по возрасту острый горделивый взгляд стали ее визитной карточкой. С юности прозрачная и ранимая Кира была оторвана от земли, порхала обособленно от разочарования к разочарованию.
– Да, да, помню, – перехватывала Ника, – при том, что росла Кира в обычной советской семье.
Отец – инженер, всю жизнь посвятил родному НИИ, со скрипом продвинулся по профсоюзной лестнице до средних руководящих высот. Дочерью никогда не занимался, пропадал то на работе, то в гараже, то у любовниц.