Если спросишь, где я: Рассказы
Шрифт:
С методичностью, присущей ему во всем, доктор извлек пробку из бутылки. Сделал он это так, чтобы, по возможности, свести на нет праздничный хлопок. Потом разлил шампанское в три бокала и, по привычке, снова заткнул горлышко пробкой. После этого отнес бокалы к ложу больного. Ольга на миг выпустила руку Чехова — которая, как она напишет впоследствии, жгла ей пальцы. Она подсунула еще одну подушку ему под голову. Потом поднесла прохладный бокал к ладони мужа и убедилась, что его пальцы сомкнулись на черенке. Все трое — Чехов, Ольга, доктор Шверер — обменялись взглядами. Они не чокались. Не говорили тостов. Да и за что они могли пить? За смерть? Чехов собрал остатки сил и произнес: «Давно я не пил шампанского». Потом поднял бокал к губам и осушил. Через минуту-другую Ольга взяла у него пустой бокал и поставила на прикроватный столик. Тогда Чехов повернулся на бок. Закрыл глаза, вздохнул. Через минуту дыхание его остановилось.
Доктор Шверер взял лежащую на простыне руку Чехова. Прижал пальцы к его запястью и достал из жилетного кармана золотые часы, щелкнув крышкой. Секундная стрелка двигалась медленно, очень медленно. Он дал ей трижды обойти циферблат, пытаясь уловить биение пульса. Было три часа ночи, но прохладой не веяло. Такой жары в Баденвейлере не помнили уже долгие годы. Все окна в обеих комнатах были распахнуты, но в воздухе не чувствовалось ни дуновения. Большой темнокрылый мотылек влетел в окно и затрепыхался у электрической лампы. Доктор Шверер опустил руку Чехова на простыню. «Все кончено», — сказал он. Потом закрыл крышку часов и снова положил их в жилетный карман.
Ольга тут же вытерла слезы и взяла себя в руки. Она поблагодарила доктора за то, что откликнулся и пришел. Он спросил, не дать ли ей успокоительного — настойки опия или несколько капель валерьяны. Она качнула головой. Впрочем, у нее есть одна просьба. Прежде, чем будут поставлены в известность власти и налетят газетчики, прежде чем Чехов перестанет ей принадлежать, она хотела бы немного побыть с ним наедине. Окажет ли ей доктор такую любезность? Может ли он слегка повременить с сообщением?
Доктор Шверер пригладил пальцем усы. Почему бы нет? В конце концов, какая разница, узнают о случившемся сейчас или несколько часов спустя? Оставалось ведь только одно, выписать свидетельство о смерти, а это можно сделать утром в своем кабинете, сначала немного поспав. Доктор кивнул и собрался уходить. Пробормотал соболезнования. Ольга наклонила голову. «Вы оказали мне честь», — сказал доктор Шверер. Потом взял свой чемоданчик и покинул комнату, покинув и нашу историю.
И в этот момент из бутылки вылетела пробка; на столешницу поползла пена. Ольга вернулась к смертному ложу Чехова. Она сидела на табуретке, держа его за руку, время от времени поглаживая по лицу. «Не было вокруг ничьих голосов, никакой суеты обыденной жизни, — пишет она, — только красота, покой и величие смерти…»
Она провела с Чеховым всю ночь, пока, на заре, в гостиничном саду не засвистали дрозды. Потом оттуда же донесся скрип передвигаемых столов и стульев. Вскоре до нее стали долетать голоса. Затем послышался стук в дверь. Она, разумеется, решила, что это какой-нибудь чиновник — из медицинской комиссии или из полиции, что придется отвечать на вопросы и заполнять бумаги, или, может быть, хотя и вряд ли, это доктор Шверер привел сотрудника похоронной конторы, который поможет забальзамировать тело для отправки в Россию.
Но она увидела того же белобрысого юнца, который несколько часов назад принес шампанское. Однако на сей раз брюки его были тщательно отглажены, стрелки заутюжены, а обтягивающая зеленая тужурка застегнута на все пуговицы. Совсем другой человек. Сна ни в одном глазу, пухлые щеки гладко выбриты, волосы причесаны, во всем видна готовность угодить. Он принес фарфоровую вазу с тремя чайными розами на длинных стеблях. Ее он протянул Ольге, щеголевато щелкнув каблуками. Она, подавшись назад, впустила его. Юнец сказал, что пришел забрать бокалы, ведерко и поднос, да. А еще ему поручили передать, что из-за сильнейшей жары завтрак сегодня подают в саду. Он выразил надежду, что погода не слишком изнурительная. Извинился за нее.
Женщина слушала рассеянно. Пока он говорил, она не смотрела на него, а разглядывала что-то на ковре. Она скрестила руки, обхватив локти. Тем временем, все еще держа вазу в руках, юноша, ожидая распоряжения, оглядывал комнату. В открытые окна лился яркий солнечный свет. Комната была прибрана и казалась нетронутой, почти нежилой. Ни одежды, брошенной на стулья, ни башмаков, ни чулок, ни подвязок, ни корсетов, ни открытых чемоданов. Никаких следов жизни, одна тяжеловесная гостиничная мебель. Потом, поскольку женщина продолжала смотреть вниз, он проследил за ее взглядом и сразу заметил пробку у самого носка своей туфли. Женщина ее не видела, она смотрела на что-то другое. Юноша хотел нагнуться и подобрать пробку, но руки у него были заняты розами, и он боялся, что, обратив на себя внимание, совершит еще большую неловкость. Пересилив себя, он отвлекся от пробки и поднял глаза. Безупречный порядок, если не считать открытой, наполовину пустой бутылки шампанского, которая стояла, вместе с двумя хрустальными бокалами, на маленьком столике. Он еще раз оглядел комнату. В открытую дверь было видно, что третий бокал стоит в спальне на прикроватном столике. А на кровати лежит человек! Лица он не видел, но фигура под одеялом была абсолютно неподвижна. Заметив эту фигуру, он отвел взгляд. А потом, сам не понимая почему, почувствовал некоторое смятение. Прочистил горло, переступил с ноги на ногу. Женщина не поднимала глаз, не прерывала молчания. Юноша ощутил, как кровь приливает к щекам. Ему вдруг пришло в голову, что стоило бы, пожалуй, предложить какую-то альтернативу завтраку в саду. Он кашлянул, надеясь привлечь внимание женщины, но она продолжала смотреть на ковер. Высокопоставленным гостям из-за границы, сказал он, сегодня завтрак могут подать в номер. Юноша (имя его утрачено, и, вероятнее всего, он пал в Первой мировой) сказал, что с удовольствием принесет ей поднос. Два подноса, уточнил он, бросив неуверенный взгляд в сторону спальни.
Он умолк и пальцем чуть ослабил тугой воротник. Он вконец растерялся. Даже не мог понять, слушает ли она его. Он не знал, что делать дальше; по-прежнему держал в руках вазу. Чудесный аромат роз щекотал ему ноздри и, необъяснимым образом, вызвал укол сожаления. Все время, что он ждал, женщина, очевидно, думала о своем. И пока он так стоял, — бормоча какие-то слова, переминаясь с ноги на ногу, вцепившись в вазу, — мысли ее были в другом месте, далеко от Баденвейлера. Но вот она очнулась, выражение лица переменилось. Она подняла на него глаза и покачала головой. И, видимо, мучительно пыталась понять, что этот юноша делает в ее номере, почему в руках у него ваза с тремя чайными розами. Цветы? Она не заказывала цветов.
Прошло несколько секунд. Она потянулась к сумочке, нашарила в ней несколько монет. Вытащила и пачку банкнот. Молодой человек провел языком по губам: снова щедрые чаевые, но за что? Что она попросит его сделать? Ему еще не приходилось иметь дела с такими постояльцами. Он снова откашлялся.
Завтрака не нужно, сказала женщина. По крайней мере, пока. Завтрак в это утро — далеко не самое важное. Ей нужно другое. Ей нужно, чтобы он сходил за сотрудником похоронного бюро. Он ее понял? Герр Чехов скончался, вот в чем дело. Comprenez-vous [12] , молодой человек? Антон Чехов скончался. А теперь слушайте внимательно, сказала она. Она просит его спуститься вниз и спросить у портье, где находится самое солидное в их городе похоронное бюро. Надежное, где ответственно относятся к своей работе и ведут себя с подобающим тактом. Короче говоря, заведение, достойное великого писателя. Вот, сказала она, и вручила ему деньги. Скажите внизу, что я очень просила вас сделать это для меня. Вы слушаете? Вы понимаете, о чем я говорю?
12
Вы меня понимаете? (фр.).
Юноша честно пытался уяснить смысл ее слов. Он решил больше не смотреть в сторону второй комнаты. Он ведь с самого начала заподозрил: что-то не так. Он вдруг почувствовал, как часто бьется под тужуркой сердце, а на лбу выступил пот. Он не знал, куда перевести взгляд. И куда, наконец, поставить вазу.
Пожалуйста, сделайте это для меня, сказала женщина. Я буду вспоминать вас с благодарностью. Скажите внизу, что я очень прошу. Скажите им. Только постарайтесь не привлекать лишнего внимания ни к себе, ни к тому, что случилось. Просто скажите, что это необходимо, что я так велела, — и всё. Вы меня слышите? Кивните, если поняли. Самое главное, не поднимайте шума. Всё это, всё остальное, весь этот переполох, — это скоро начнется. Но самое худшее уже произошло. Вы меня понимаете?