Если спросишь, где я: Рассказы
Шрифт:
— Моего сына сбила машина, — сказала Энн мужчине. Похоже, ей самой нужно было это рассказать. — У него сотрясение мозга и небольшая травма черепа, но с ним все будет хорошо. Сейчас у него шок, но, возможно, это что-то вроде комы. Вот что нас больше всего беспокоит, эта непонятная кома. Я ухожу ненадолго, но муж остается с ним. Может быть, он проснется, пока меня нет.
— Все это очень плохо, — сказал мужчина и подвинулся в кресле. Покачал головой. Посмотрел на стол, затем вновь на Энн. Она стояла не двигаясь. Он продолжил:
— Наш Фрэнклин сейчас на операции. Кто-то пырнул его ножом. Пытались убить. Кто-то затеял драку, а он как раз был там. На вечеринке. Никого не трогал. Говорят, он просто стоял и смотрел. Но в наши дни и этого достаточно… Теперь он на операционном столе. Мы, конечно, надеемся, и молимся, это все, что мы можем сделать. — Он внимательно посмотрел на нее.
Энн снова взглянула на девушку, которая все еще наблюдала за ней, и на старшую женщину, так и сидевшую с опущенной головой, но теперь уже с закрытыми глазами. Энн увидела, как она беззвучно шевелит губами, шепча про себя какие-то слова. Ей очень захотелось узнать эти слова. Ей хотелось еще поговорить с этими людьми, которые тоже ждали, так же, как и она. Ей было страшно, и им тоже. Это их объединяло. Ей хотелось рассказать еще что-нибудь о Скотти, о том, что произошло это в день его рождения, в понедельник, а он до сих пор не пришел в себя. Но она не знала, как начать. Она все стояла, все смотрела на них — и ничего не говорила.
Она пошла по коридору, туда, куда указал мужчина, и нашла лифт. Помедлила мгновение перед закрытыми дверями, все еще не уверенная, что поступает правильно. Потом вытянула палец и нажала на кнопку.
Она въехала на подъездную дорожку и заглушила мотор. Потом закрыла глаза и на мгновение опустила голову на руль. Прислушалась к пощелкиванию остывающего двигателя. Затем вышла из машины. Ей было слышно, как в доме залаял их пес. Она прошла к передней двери, которая была не заперта. Вошла в дом, зажгла свет и поставила чайник. Она открыла собачий корм и покормила Слага на заднем крыльце. Пес жадно ел. Затем побежал на кухню, чтобы убедиться, что она никуда не уходит. Когда она села на диван с чашкой чая, зазвонил телефон.
— Да! — сказала она. — Алле!
— Миссис Вайс, — произнес в ответ мужской голос.
Было пять часов утра, но ей показалось, что в трубке то ли глухо шумит мотор, то ли работает какое-то оборудование.
— Да, да! Что случилось? Это миссис Вайс. Это я. Что случилось? — Она прислушалась к шуму в трубке. — Вы насчет Скотти, скажите ради бога?
— Скотти, — сказал голос. — Да, насчет Скотти. Это связано со Скотти, эта проблема. Вы забыли про Скотти? — сказал мужчина — и повесил трубку…
Энн позвонила в больницу и попросила соединить ее с третьим этажом. У медсестры, которая сняла трубку, она потребовала информацию о своем сыне. Потом попросила позвать ее мужа. Она сказала, это очень срочно.
Она ждала, нервно теребя телефонный шнур. Закрыла глаза, но тут же накатила тошнота. Действительно, нужно было приготовить себе что-то поесть. Снова с заднего крыльца пришел Слаг и улегся возле ее ног. Стал вилять хвостом. Она подергала его за ухо, а он лизнул ей пальцы. Ховард подошел к телефону.
— Только что позвонил какой-то тип, — сказала она, крутя телефонный шнур. — Сказал, это насчет Скотти, — она заплакала.
— Со Скотти все в порядке, — сказал ей Ховард. — В смысле, он все еще спит. Ничего не изменилось. Медсестра приходила дважды после твоего ухода. Медсестра или даже доктор. С ним все нормально.
— Звонил мужчина. Сказал, звонит насчет Скотти, — повторила она.
— Милая, отдохни немного, тебе нужно отдохнуть. Наверное, это тот же самый, который звонил при мне. Не бери в голову. Отдохни и приезжай. Тогда мы позавтракаем, например.
— Какой завтрак? — вскинулась она. — Я не хочу завтракать.
— Ты же понимаешь, что я вообще говорю, — сказал он. — Выпьем соку. Я не знаю. Я ничего не знаю, Энн. Господи, я тоже не голоден. Энн, мне неудобно говорить. У них ведь телефон на посту. Доктор Фрэнсис теперь придет в восемь утра. Он собирается нам что-то сказать, что-то более определенное. Так сказала одна из медсестер. Но больше она ничего не знает. Энн? Милая, может быть, хоть что-то прояснится: в восемь часов. Ну а я здесь, на месте, со Скотти все нормально. С ним все по-прежнему, — добавил он.
— Я пила чай — звонит телефон, — стала рассказывать она. — Мужской голос говорит, это насчет Скотти. В трубке был шум. Когда ты подходил, был на заднем плане шум, Ховард?
— Я не помню, — ответил он. — Может, это водитель машины, может, он псих и как-то узнал про Скотти. Я с ним, с нашим мальчиком. Просто отдохни, как ты собиралась. Прими ванну и приезжай к семи, приблизительно, и мы вместе поговорим с доктором, когда он придет. Все будет хорошо, милая. Я здесь, вокруг врачи и медсестры. Они говорят, что состояние стабильное.
— Мне до смерти страшно, — сказала она.
Она включила воду, разделась и залезла в ванну. Наскоро вымылась и вытерлась, а волосы сушить не стала. Надела чистое белье, шерстяные слаксы и свитер. Забежала в гостиную, — пес посмотрел на нее и ударил по полу хвостом. Когда она вышла к машине, только-только начинало светать.
На парковке перед больницей нашлось место недалеко от входа. Она чувствовала какую-то непонятную ей самой ответственность за то, что случилось с ее ребенком. Она подумала о негритянском семействе. И вспомнила имя Фрэнклин, стол, закиданный обертками от гамбургеров, и девушку-подростка, которая пристально наблюдала за ней, куря сигарету.
«Не рожай детей, — мысленно сказала она этой девушке, входя в двери больницы. — Ради бога, не надо».
Энн поднялась на лифте на третий этаж вместе с двумя медсестрами, которые только шли на дежурство. Была среда, семь утра — без нескольких минут. Когда двери лифта открылись, прозвучало какое-то объявление для доктора Мэдисона. Она вышла из лифта после медсестер, удалившихся в другую сторону и продолживших беседу, прерванную ее появлением в лифте. Она прошла по коридору в закуток, где сидела негритянская семья, те уже ушли, но стулья стояли так, словно они вскочили со своих мест буквально минуту назад. Стол был по-прежнему усеян обертками и стаканчиками, в пепельнице — гора окурков.