Если свекровь - ведьма
Шрифт:
— Как ты узнал пароли?
Нет, ну правда же. Вдруг и мне когда пригодится.
— Пароли? — переспросил он. — Кто они?
— Слова, — пояснила я, — чтобы кактусы не кололись.
— Я их придумал.
Я удивилась:
— Просто придумал?
— Я подхожу и знаю, что кактус хочет что-то от меня услышать.
— О! — подняла я брови. Ничего себе. Кот-телепат. То есть телепат, это кто мысли людей слышит, нет? А тут… А у кактуса есть мысли?
Кот продолжил умываться.
Николай что-то игриво шептал на ухо Орхидее, и она смущенно хихикала.
Я
Ну и ладно, пойду гулять одна. Море, оно ведь остается морем, даже когда смотришь на него в одиночестве. А захочу купаться, наколдую себе суперский купальник. А нельзя ли наколдовать суперскую фигуру? Эх. Похоже, что нет. Орхидея давно бы уже наколдовала. Хотя ее теперь и безо всякой фигуры вон как обожают.
Я с завистью посмотрела на двух влюбленных, сидевших в обнимку.
Но почему мне так грустно? И почему я им завидую? Я ведь Мишу своего вернула! Своего любимого! Единственного! И мы поженимся к Новому году. Кстати, может, раз уж это будет в Новый год, позвать Николая регистратором? Это будет в тему. Не то что Дед Мороз в сентябре и на Канарах — нелепость какая-то!
Я выключила око и вышла наружу. Спустилась по каменной лестнице от виллы к берегу. В море рядом с причалом маячила врезавшаяся в него яхта. Похоже, Орхидея и думать забыла, что ее надо вернуть хозяину. Да плевать, мне-то что. Владельцы яхт — люди не бедные. Им одной яхтой меньше, одной больше — все равно. И потом, о порядке и о соблюдении законов у нас Бондин заботится.
Я сняла кроссовки и носки и бродила туда-сюда по берегу, загребая ступнями здешний странный темно-серый песок. Я размышляла, почему меня берет такая досада, когда я думаю об этом рыжем чинуше. Ну ладно, не чинуше. Он же кто-то вроде агента по всяким расследованиям. Он мне Мишу нашел.
Я должна быть ему благодарна. А он меня почему-то бесит.
Но волны успокаивающе шуршали, набегали белой пеной на берег, и мои беспокойные мысли будто убегали в море вместе с ними. Я закатала штанины джинсов до колен и пошла по мелководью. Вода была теплой.
Но купаться мне не хотелось. Да и плавать я не умею.
Небо над головой было огромным. Лилово-розовые пышные полосы облаков лежали на нем от края до края, будто гигантские крокодилы в тихой реке. Я медленно пошла вдоль полосы прибоя. Остаться бы на этом острове навсегда, бродить по пляжу, сидеть на вилле в гостиной и играть в настольные игры с… черт, почему мне на ум пришел этот рыжий инспектор?
С Мишей. Навсегда — с Мишей? Смятение захлестнуло меня. И это слово — «навсегда»… Если навсегда с Мишей, то значит, никогда больше мы не сядем в баре с Бондиным и не будем болтать, и он никогда не поцелует меня больше… Но мы же можем быть друзьями… Нет, не хочу я, чтобы мы были друзьями! К черту дружбу! Кажется, он мне нравится, этот долговязый нелепый сыщик. И как-то по-другому, чем Миша. Никакого спокойствия, сплошные терзания. Это что же — я влюбилась, что ли? Это по-настоящему вот так влюбляются?
С Мишей все было по-другому. Когда мы начали встречаться, он был мне симпатичен, я чувствовала к нему теплоту и нежность… Но чтобы вот так, чтобы хотелось помчаться к нему со всех ног, взъерошить волосы, заглянуть в глаза, повиснуть на шее и…
А может, я просто свихнулась, а вовсе не влюбилась? Свихнулась от всего этого навалившегося за два дня колдовства, похищения Миши, путешествия на другой конец света!
О, а вот и Мелисса. И рыжий сыщик. Я вышла из-за небольшого песчаного холма и увидела их. Мелисса сидела на полосатом матрасике, спиной ко мне, приняв какую-то неестественную, но суперграциозную позу «а-ля голливудская звезда каких-нибудь шестидесятых», рассчитанную, по-видимому, на Бондина. Но зря. Тот, в одних синих шортах, лежал на спине, раскинув руки и уставившись в небо. Его туфли и аккуратно сложенная одежда лежали рядом.
— Инспектор, — капризно сказала Мелисса, пока что меня не заметившая, — не могли бы вы намазать мне спинку кремом от солнца…
О боже. Какой избитый, глупый и пошлый прием! Да и солнце уже садится.
— Полежите минут пятнадцать на спине, — отозвался Бондин, поворачивая голову, — солнце сядет, и крем вам не понадобится… — Он заметил меня: — Вика? — Живо приподнялся, сел. — Решила поплавать все же?
Белобрысая Крыса тоже повернулась и хмуро посмотрела на меня.
— Я не умею плавать, — ответила я.
— В таком-то возрасте, — заметила блондинка.
— Тут странный песок, правда? — сказал мне Бондин и пересыпал похожий на порох песок ладонью.
— Правда, — сказала я, подходя к нему.
— Это остатки вулканической деятельности, — сказал Бондин.
Я присела рядом с ним, бросила кроссовки. Погладила теплый песок ладонью, сказала:
— Откуда ты знаешь?
Он положил ладонь поверх моей руки, сказал:
— Читал где-то…
— А как там Миша? — раздался пронзительный голос Мелиссы. — Уже очнулся?
— Не знаю, — обернулась я, — иди проверь.
— И не боишься, что я его у тебя опять уведу? — язвительно сказала Мелисса.
— Без любовного зелья тебе это вряд ли удастся, — сказала я.
Крыса раздула тонкие ноздри, запыхтела, а потом сказала:
— Да. Но только потому, что он очень порядочный и не нарушит слово, даже если тебя не любит.
Миша порядочный. А вот я, кажется, нет. Не должна я так смотреть на Дениса Бондина. И вспоминать, как его губы прикоснулись к моим губам. Ведь я невеста! У меня свадьба в Новый год!
Моя ладонь выскользнула из-под ладони Дениса, я вскочила, сказала:
— Пойду я.
Он вскочил вслед за мной, проговорил:
— Я с тобой. Подожди, только оденусь.
— Нет, — помотала головой я. Не ходи.
Схватила за шнурки свои кроссовки и быстро пошла обратно в сторону виллы.
Слышу, шуршит за мной кто-то. Бондин, в шортах и развевающейся рубашке, с остальной одеждой в руках, догнал меня:
— Поговорим?
— Нет.
— Да не беги ты так! Чего ты боишься?