«Если ты пойдешь со мною…». Документальная повесть
Шрифт:
Когда кораблю все же удалось войти в яффский порт, он вынужден был долго держаться вдали от берега из-за продолжавшегося шторма. Посеревшее море ревело, подобно раненому чудовищу, и ощетинивалось страшной чешуей пенившихся волн, которые подбрасывали и раскачивали жалкое суденышко, как резиновый мячик. В матовом свете раннего утра отчетливо виднелись очертания городских построек и купола мечетей. Ольге казалось, что все это она уже видела: и высокие финиковые пальмы, и мечети, и маленькие домики на холме. Неужели потому, что ее родственники и посланцы со Святой Земли, навещавшие ее в Петербурге, сумели так хорошо описать Палестину в своих письмах и рассказах?
Наконец капитан решился
Не успел корабль встать на якорь, как к нему уже подплыли узкие продолговатые лодки — фулуки. Рослые лодочники-арабы с кошачьей ловкостью вскарабкались на борт судна и начали пересаживать перепуганных пассажиров в свои хлипкие посудины. Дети визжали, старухи выли, и даже Ольга, прекрасно знавшая об этом способе перевозки пассажиров, не на шутку перепугалась, увидев, как матросы швыряют ее ящики в лодку. На миг ей показалось, что они уже канули на дно морское, где и будут лежать вместе с сокровищами пиратских кораблей, затонувших у этих негостеприимных берегов.
Еще стоя в лодке, которая легко рассекала набегавшие волны, Ольга заметила родственников; они изо всех сил размахивали руками, стараясь привлечь ее внимание. Вот уже почти пять лет не видела она свою сестру Фанни и братьев Исраэля и Шимшона, совершивших алию в качестве билуйников. Светлоглазый Исраэль первым увидел сестру и бросился навстречу ее лодке. Крепыш-араб хотел было вынести Ольгу на берег, чтобы она не замочила длинное платье, но она оттолкнула его и по колено в воде побежала к берегу. Там, задыхаясь от счастья, не сдерживая слез радости, она наконец упала в объятия горячо любимого брата.
Рядом с ним стояла Фанни. Длинная темная юбка делала ее совсем худенькой. Посторонний человек никогда не догадался бы, что она беременна. Фанни очень повзрослела. Волосы ее были стянуты узлом на затылке, как и прежде, но в немного впавших глазах появилась незнакомая серьезность, а нежная белая кожа стала бронзовой и сухой от солнца.
Со стороны моря раздался протяжный гудок: корабль, привезший Ольгу на Святую Землю, собирался покинуть порт. Внезапно Ольга почувствовала острую тоску по Сергею. Только сейчас она осознала, насколько велико теперь расстояние между ними, и на мгновение пожалела, что приехала сюда; ей страстно захотелось вернуться обратно. Но корабль все отдалялся, превращаясь в чуть заметную точку, а она оставалась здесь, в этой стране, казавшейся ей теперь странной, дикой и гнетущей.
Ее смущал вид десятков встречающих, которые со слезами радости, выкрикивая приветствия на идише, обнимали своих родственников и друзей. Ее раздражали опоясанные ремнями носильщики, которые с грубой жадностью набрасывались на ящики путешественников, словно тигры на добычу. У нее вызывали брезгливость турецкие таможенники и офицеры, подвергавшие унизительному досмотру всех, кто казался им подозрительным.
Отец заметил бурю, бушевавшую в душе Ольги. Он нежно обнял ее и сказал: «Доченька, ты не представляешь, как мы все рады твоему приезду. Об этом дне мы мечтали многие годы». Кроме родственников, Ольгу приехало встречать несколько человек, которых она знала только по фотографиям и описаниям.
Глава седьмая
Человек зол от природы
Иегуда Лейб Ханкин владел землей на юге России. Работали у него в основном бывшие крепостные, которые лишь недавно освободились от многовекового рабства. В народе про них говорили, что они уродились крестьянами.
Ханкин не ругал напившихся работников, потому что знал, что, протрезвев, они примутся трудиться с удвоенной силой. Он любил осенние дни, когда бурую землю перепахивали под озимые. Утренняя молитва, которую он читал на иврите, была наполнена для него реальным смыслом. Служение Творцу сливалось в его душе с трудом на земле. Ранним утром, выходя на работу в садах, он с любовью смотрел на темную рыхлую землю, обильно рождающую травы и деревья. Сердце его снова и снова переполняла благодарность природе, которая дарит ему запах свежевспаханной земли и шум ветра, раскачивающего ветви деревьев.
Ранней весной, когда на яблонях начинали набухать почки, он вставал на рассвете и шел в сад. Поглаживая нежные маленькие комочки, он возносил благодарственную молитву Творцу, позволившему ему снова испытать радость. Ибо ежегодное пробуждение природы от зимнего сна он всегда воспринимал как чудо.
Ханкин знал, что жизнь земледельца полна забот, и, чтобы получить большой урожай, надо хорошо потрудиться. Он не отчаивался, когда его поля страдали от болезней или засухи. На этот случай у него были припасены мешки с мукой, бочки с кислой капустой и селедкой и множество других продуктов. Он знал: за неурожайные годы земля сторицей вознаградит крестьянина.
Лейб Ханкин решил совершить алию в Палестину, потому что был твердо уверен: каждый народ, в том числе и евреи, должен жить в своей стране, на своей земле. Он эмигрировал после погромов 1881 года вместе со всей семьей, состоявшей из жены и семерых детей. Вместе с ним приехало еще десять человек, желавших заниматься земледелием на Святой Земле. Турецкие власти, однако, отнеслись к новоприбывшим недружелюбно и вскоре издали указ, запрещавший евреям из России и Румынии селиться в Палестине. Тем не менее Ханкин и большинство его товарищей не сдались. Они купили у братьев Мустафы и Мусы Даджани землю в местности под названием Айюн Кара, оформив покупку на имя британского консула в Яффе Хаима Амзалага.
Через неделю после заключения этой сделки — 31 июля 1882 года (15 ава 5642 года по еврейскому календарю) — было основано поселение Ришон-ле-Цион. Среди его обитателей только Лейб Ханкин разбирался в земледелии. Остальные поселенцы были финансисты и торговцы. Переезжали они на рассвете. Ханкину не терпелось: жизнь и труд на своей земле были для него осуществлением мечты многих поколений предков.
Когда Лейб Ханкин первый раз запряг верблюда в телегу, местные арабы пришли в полное недоумение и замешательство. Виданное ли дело, заставить гордое независимое животное, «корабль пустыни», тащить за собой повозку, груженную всякой всячиной, точно обыкновенную лошадь! Арабы, конечно, так никогда не поступали. Они ездили на верблюдах верхом, навьючив на их горбатые спины мешки с зерном и другим грузом. А тут, смотрите-ка, явился какой-то москаль, впряг верблюда в телегу, полную мешков, бочек с водой и даже людей, и тот послушно тащит за собой всю эту гору клади.