«Если ты пойдешь со мною…». Документальная повесть
Шрифт:
«Уважаемая баронесса, — обратилась Ольга к Аделаид по-французски, — мы от всего сердца благодарны вам за то, что вы согласились принять нас, местных женщин. Я позволю себе высказать предположение, что вы уже немного ознакомились с условиями жизни в Палестине и узнали, насколько тяжела жизнь поселенцев».
При звуках французской речи выражение лица баронессы стало еще приветливее. Выходит, жительницы этого маленького земледельческого поселения образованны и культурны. Она кивнула, соглашаясь, и окинула группку женщин испытующим взглядом. По ее лицу невозможно было догадаться о ее чувствах.
«Помощь, оказываемая поселенцам семьей Ротшильд, — это как воздух, которым мы дышим, — продолжала Ольга. — Без поддержки со стороны барона и без его советников мы не смогли бы превратить виноградарство в источник существования».
«Нельзя бунтовать против того, кто оказывает помощь, и восстанавливать народ против его посланцев», — тихим голосом
Ольга в ответ вынула из кармана длинной юбки копию письма, написанного разгневанным бароном жителям Ришон-ле-Циона, и прочитала его вслух целиком. «Из этого письма видно, — сказала она по-французски, — что у господина барона и у поселенцев — одна цель. Различие состоит лишь в том, что господин барон предоставляет финансовую поддержку, необходимую для ее достижения, в то время как мы посвящаем ей свою жизнь, будущее, все, что у нас есть». Произнося последнюю фразу, Ольга плавным жестом указала на сопровождавших ее женщин. И стала рассказывать баронессе историю каждой из них. Чтобы Аделаид могла поближе познакомиться с ее подругами, Ольга задавала им вопросы, касающиеся различных сторон их жизни. Вскоре она убедилась в правильности своего поведения. Лед был сломан, и между жительницами поселения и знатной парижанкой завязалась теплая, дружеская беседа. Под конец встречи Ольга попросила Аделаид уговорить барона перевести Осовицкого в другое место. Баронесса обещала сделать все возможное. И исполнила свое обещание.
Так спустя неполных два месяца после приезда в Палестину Ольга одержала свою первую победу: барон не только не лишил колонию поддержки, но даже удалил Осовицкого из Ришон-ле-Циона.
Глава десятая
Жена и мать
Первый урожай в колонии созрел на винограднике Лейба Ханкина.
Вечерело. Пурпурное солнце медленно клонилось к закату. Вдалеке виднелась зеленая полоска садов и покачивались на ветру высокие пальмы. Большой верблюд, нагруженный двумя огромными корзинами с темными ягодами, медленно и важно двигался среди песков. За ним следовала большая группа мужчин, женщин и детей. Была среди них и Ольга. Иногда взгляд ее по привычке обращался в сторону моря. Но впервые, глядя на него, она не ощущала прежней тоски. До сих пор каждый взгляд в сторону моря напоминал ей о покинутой России и о Федорове. Теперь же образ Сергея в памяти потускнел, потерял отчетливость, словно картинка из давно прочитанной книги.
Дул теплый ветер. В лучах закатного солнца вереница телег подъезжала к дому Ханкиных. Иегошуа подошел к Ольге и начал рассказывать ей, как в библейские времена принято было давить виноград.
Ольге внезапно вспомнилось описание иудейских полей в любимой книге ее детства — романе Авраама Many «Любовь к Сиону». Когда она впервые прочла этот роман, ей было лет десять. Пейзажи Иудеи с ягнятами на голых холмах, роскошные виноградные кисти с сочными ягодами — все это всплыло в ее памяти при взгляде на верблюда, горделиво шагавшего под грузом корзин с виноградом. При виде девушек в белых одеждах, водящих хороводы, она остро ощутила атмосферу книги, описывающей жизнь народа на своей земле. На девушках были длинные юбки с ослепительно белыми передниками и безукоризненно выглаженные белые рубахи. На мгновение девушки показались ей дочерьми колена Вениаминова, вышедшими плясать на винограднике. Ольга словно перенеслась в эпоху судей и пророков — во времена, когда еврейский народ пришел на землю, текущую молоком и медом, и Господь благословил его изобилием плодов земных.
Иегошуа Ханкин продолжал говорить — взволнованно, воодушевленно. Длинными волосами и бледным вдохновенным лицом он напоминал российского народника. Юноша стоял к Ольге совсем близко, и иногда его кудри касались ее плеча. Эти прикосновения пробуждали в ней новое, незнакомое чувство — влечение, смешанное с любопытством. Ольга почти не слышала его объяснений, потому что в душе у нее шла внутренняя борьба.
Летний ветер, песни на иврите и веселые пляски заглушили тоску Ольги по России. Впервые она почувствовала принадлежность к этой земле и ее обитателям. До сих пор ее жизнь в Палестине представлялась ей временной, и она смотрела на все вокруг лишь глазами гостя. Сейчас радость колонистов захватила ее, и ей страстно захотелось быть одной из них.
Тем временем маленькая группа уже входила во двор дома Ханкина, находившегося на склоне холма, недалеко от здания администрации. В красноватых лучах заходящего солнца силуэты людей, лошадей и повозок напоминали причудливые зыбкие тени.
Мужчины высыпали виноград в огромную бочку. Лейб позвал своего младшего сына Танхума, прочитал благодарственную молитву и объяснил юноше, как нужно давить ступнями виноградные гроздья. Тот сначала застеснялся, но потом преодолел смущение и принялся за дело. Вскоре струйки темно-багрового сока начали стекать из бочки в специально для этого прорытый узенький канальчик. Столпившиеся вокруг
Танхум трудился без устали, энергично погружая ступни в фиолетово-шелковистую виноградную массу. Потом женщины обнесли всех бокалами с темно-красным сладким соком. Лейб Ханкин произнес полагающееся благословение и небольшую проповедь. Он говорил о великой мечте и жизненных трудностях, о долге продолжать начатое и о необходимости вести самостоятельное существование. Слова его взволновали поселенцев. После торжественной части колонисты выпили «за здоровье», от души чокаясь друг с другом бокалами. Отвечая на чье-то приветствие, Ольга внезапно встретилась взглядом с Иегошуа Ханкиным, который стоял возле нее. Она почувствовала, насколько сильна его радость, хотя внешне он и оставался невозмутимым. «За нашу землю, за нашу колонию, за нашу независимость», — сказал он, подчеркивая каждое слово, и залпом выпил содержимое своего бокала. Потом налил себе из бочки еще соку. Ольге был приятен безграничный энтузиазм этого юноши, и, глядя на него, она испытывала симпатию, сочувствие и жалость. Он был на много лет моложе Ольги. Однако его скрытая энергия и сила притягивали и волновали ее, заставляя забывать о возрасте. Она вспомнила рассказы о «выходках» Иегошуа и почувствовала, что его бунтарский характер нравится ей все больше и больше. Он, верно, способен на самые дерзкие поступки и всегда будет искать возможность их совершить. Иегошуа залпом осушил второй бокал и, схватив Ольгу за руку, увлек ее за собой в толпу танцующей молодежи.
Как же все это было не похоже на петербургские балы! Двигаясь рядом со своим высоким, худым «кавалером», Ольга почувствовала, насколько потускнели и лишились былой остроты ее воспоминания. Разделяя всеобщую радость, она позволила себе забыться, раствориться в музыке. Иегошуа танцевал неистово, самозабвенно, полностью отдаваясь безумной пляске. Это был необузданный танец дикаря и пророка.
Поздно вечером юноша проводил ее до родительского дома. Он был очень взволнован, но почтительное отношение к взрослой, уважаемой женщине, к тому же пользовавшейся репутацией особы властной и сильной, мешало ему открыто выразить свои чувства. Ольга же ощущала большую усталость и была не в силах размышлять о том, что произошло в ее душе в этот вечер. Под конец прогулки она позволила Иегошуа обнять себя за плечи.
Волшебный виноградный напиток словно снял бремя с ее души, смягчил гнев, подарил ощущение новизны.
Ольга все еще сердилась на своих родных за то, что они заставили ее приехать в Палестину якобы для того, чтобы принять роды у Фанни. Она убедилась, что они просто воспользовались беременностью сестры, чтобы заставить Ольгу покинуть Петербург. Они очень страдали от ее романа с гоем и боялись потерять ее навсегда. Догадывались ли они, насколько верны были их самые худшие опасения? Во время ее визита они делали все возможное, чтобы ей захотелось остаться в Палестине. И действительно, Ольга ощущала, как постепенно притупляется чувство горечи и обиды, вызванное грубым вмешательством родственников в ее личную жизнь. Гнев уступил место задорному желанию побороть трудности. Словно какие-то неведомые дверцы открылись в тайниках ее души. Раньше она бесстрастно приглядывалась к поселенцам и к их занятиям. Теперь ее переполняло желание стать одной из них. Даже принимая участие в бунте против барона и возглавляя женскую делегацию к Аделаид, Ольга не могла избавиться от некоторой отчужденности. Этот длинноволосый кудрявый юноша пробудил ее душу, заставил по-новому взглянуть на окружающую природу и людей, по-иному отнестись к их проблемам. Ей не хотелось анализировать свои отношения с Иегошуа, но безотчетная тяга к нему дарила ей радость и ощущение какой-то невесомости.
На следующий вечер Иегошуа предложил Ольге прогуляться по винограднику, и она с удовольствием согласилась. На прогулку она надела темно-синюю юбку и красиво распустила темные вьющиеся волосы. Впервые после приезда в Палестину Ольга позволила себе выйти из дому с такой «несерьезной» прической.
Они медленно шли по склону холма мимо синагоги. «Собирать виноград нужно ночью, — воодушевленно объяснял Иегошуа. — В три часа утра гроздья покрываются росой. Только тогда можно с уверенностью определить, достаточно ли они сладкие и спелые для выжимки. Если опоздать, ягоды становятся слишком сухими и твердыми, и хорошего вина из них уже не получается». Волнение юноши передавалось Ольге, и, слушая его объяснения, она понимала, что он пригласил ее на прогулку не только для того, чтобы обучать виноградарству. Шагая рядом с Иегошуа, она чувствовала, как жар разливается по всему ее телу. Войдя в виноградник, юноша помог своей спутнице расположиться поудобнее, сорвал большую гроздь и, отрывая одну за другой сочные ягоды, протягивал их Ольге. Последние он оставил себе. Потом они поцеловались. Губы Иегошуа были сладкими от виноградного сока, и Ольга почувствовала, как все ее тело воспряло и пробудилось к новой жизни.