Если вчера война...
Шрифт:
Три других танка, судя по вооружению и ширине гусениц, легких, но способных перевозить внутри пехотный десант, Качанова особенно не поразили. Нет интересная, конечно, конструкция, необычная и наверняка полезная в современном мобильном бою, но по сравнению со стоящими рядом тяжелыми танкам – полная чушь! Зато восьмиколесный бронеавтомобиль лейтенанту очень понравился, разве что смешная приплюснутая башенка с пулеметом выглядела откровенно несерьезно. Вон даже на «БА-10» и то сорокапятку воткнули, а тут такая махина, еще и с десантным отсеком внутри, и всего-то пулемет, пусть даже и крупнокалиберный ! На перевернутый двухосный автомобиль
В принципе, в городок лейтенант прибыл, что называется, к шапочному разбору: поднятый в ружье гарнизон справился своими силами. Диверсанты — «до выяснения» Качанов решил называть их пока именно так — уже были задержаны и разоружены и сейчас сидели на земле под охраной красноармейцев. Да и немного их оказалось, десятка три. Все в незнакомой, пятнистой, словно у разведчиков, форме и с эмблемами несуществующей армии, уже виденными на башнях танков, на рукавах. Без стрельбы, увы, тоже не обошлось, в результате чего погибло шестеро наших и пятеро диверсантов, причем трое из них, судя по нарукавным нашивкам, принадлежали к армии САСШ. Качанов тут же увязал последнее с потопленным кораблем и многозначительно хмыкнул: «Вот, мол, откуда ногито растут».
Единственного захваченного офицера и какую-то штатскую девицу еще до прихода лейтенанта отправили в расположение, куда он сейчас и направлялся. На полдороге его перехватил взмыленный и совершенно ошалевший от происходящего комендант военгородка, капитан Мельник. Комендант был без фуражки, рукав гимнастерки надорван, кобура с табельным «ТТ» расстегнута. В любой иной ситуации Качанов однозначно решил бы, что капитан пьян. В любой иной, но не в этой, разумеется.
— Товарищ старший лейтенант госбезопасности разрешите доложить, мной... мне...
— А ну, успокойся! — рявкнул в ответ особист, на подсознательном уровне понимая, что сейчас уместен именно такой тон. — Доклад потом. Что ещеслучилось?
— Там... — Капитан кивнул головой куда-то в сторону казарм и здания комсостава. — Там тоже этих взяли. Иностранцы. По-русски не говорят. Диверсанты, значит.
— Что-о? А ну, пошли. — Старлей кивнул приданному краснофлотцу, решительно перекинув под руку «ППД». — Показывай. Точнее, рассказывай, Володя, — вовремя вспомнил он имя коменданта.
— Да чего рассказывать, товарищ старший лейтенант госбез... — Качанов нетерпеливо махнул рукой. — Короче, много их там взяли: и немцы, и румыны (Качанов подсознательно напрягся), и турки, и даже грузин (лейтенант напрягся еще раз). Все в военной форме, странной такой, незнакомой, но без оружия. Сопротивления, считай, не оказывали, так что повязали легко.
— И... где они сейчас? — ощутив под ложечкой предательский холодок, осторожно осведомился лейтенант. Впрочем, ответ успокоил:
— Так в подвале под домом комсостава, где ж ещё? Всех туда, значит, догнали, охранение я выставил, все в порядке. А что, не нужно было?
— Нужно, Володя, нужно. Только смотри, если там есть офицеры, рассади их по отдельности. Сколько у тебя еще свободных бойцов?
— Ну, человек сорок наберу.
— Давай их всех в оцепление. По периметру. И чтоб никто ни сюда, ни отсюда, понял? Вообще никто,ясно? Если что, пусть стреляют, это приказ, — повторил Качанов свое недавнее напутствие,
— Да понял я, понял. Никого не впускать, не выпускать.
— Молодец. Выполняй. Отвечаешь головой! Давай, давай, не тормози! Да, вот еще: все эти железяки на поте накрой брезентом, если брезента не хватит — ветками масксетями, чем хочешь, но накрой. Чтоб ни с одного самолета... ну, ты понял? Оружие, боеприпасы, что там еще найдешь, — собери, опиши и запри где-нибудь. И охрану выставь.
— Так точно, понял, сделаю.
— Вот и делай, — вздохнул Качанов, отворачиваясь.
— Крамарчук Юрий Анатольевич, украинец, 1955 года рождения, ныне беспартийный, ранее... — старший лейтенант госбезопасности нахмурился, по слогам выговаривая незнакомую аббревиатуру, — член «ка-пэ-эс-эс» с 1984 года, подполковник украинской армии... все верно? — Он поднял голову, скользнув взглядом по лицу допрашиваемого. Чего стоило Качанову это внешне равнодушное движение, этот спокойно-усталый взгляд, знал только он сам. — И вы по-прежнему настаиваете именно на этих... хм... данных и датах?
— Настаиваю, — устало кивнул подполковник и, чуть помедлив, добавил: — Товарищ старший лейтенант государственной безопасности, разрешите еще Раз закурить?
— Курите. — Качанов пододвинул ему пачку одесского «Сальве», пристроил сверху полупустой спичечный коробок. Вообще-то курить Крамарчук бросил еще лет восемь назад и нисколько об этом не сожалел, но буквально час назад неожиданно понял, что это определенно было ошибкой. Точнее, блин, в будущем. Курить хотелось просто неимоверно. А еще лучше — вмазать залпом граммов двести хоть водки или коньяка, хоть разбавленного, как в лейтенантской молодости, спирта. Поскольку последнее было явно недостижимым, пришлось просить курева у допрашивающего энкавэдиста. С мыслью — а точнее пониманием— того, что сидящий перед ним офицер именно самый настоящий сотрудник бериевской госбезопасности, той самой хрестоматийной «кровавой гэбни», подполковник свыкся на удивление легко.
Как ни странно, тот не отказал, выложив на стол помятую пачку папирос, памятных по проведенной в общевойсковом училище на Фонтане молодости. Поскольку на первой папиросе старлей его не трогал, сосредоточенно перебирая на столе какие-то бумаги (Крамарчук догадывался, что и предоставленное по первому требованию курево, и эта заполненная шорохом бумажек пауза нужны прежде всего самому лейтенанту, пытавшемуся поверитьв происходящее и на-строиться на нужный лад), у подполковника было время немного собраться с мыслями. До этого, пока он бежал, задыхаясь, в сторону военгородка, слыша за спиной повизгивания корреспондентки и тяжелый топот конвоира, у него это как-то плохо получалось. Да и потом, когда их заперли в какой-то незнакомой, явно тоже принадлежавшей этому времени,комнате с решетками на окнах, тоже. Ибо следующие полчаса ему пришлось успокаивать бьющуюся в истерике журналистку, под конец — конечно, женщин бить нельзя, но нервы-то тоже не железные, ага! — убедившись, что самый действенный метод для этого — пара хороших пощечин и принудительное умывание холодной водой над ржавой жестяной раковиной.