Если я забуду тебя
Шрифт:
— Я не могу выбрать, — произнес я. — Несчастлив человек, стоящий меж двух миров. И вдвойне он несчастлив, если эти миры враждебны. Предположим, между евреями и римлянами начнется война. Должен ли я буду обнажить меч против брата и сражаться с собственным отцом?
При этих словах Мариамна побледнела и коснулась рукой моих губ.
— Эти слова дурное предзнаменование, Луций, — сказала она. — Не говори о войне. Это будет концом всего, концом Иудеи, концом нашего народа, концом Храма и Иерусалима. Не говори об этом, Луций.
Ослабнув, она села, и я заметил, что она дрожит. Ее глаза расширились, пристально глядя в пустоту перед ней, словно она видела отдаленное видение, скрытое от моих глаз. И пока я смотрел на нее, меня охватил страх, словно я тоже ощутил приближение гибели, не гибели отдельного человека, а целого народа.
— Дойдет до этого? — спросил я. — Это принесет будущее?
Мариамна закрыла
— Бог дал мне некий дар, — сказала она. — Я смутно вижу события, словно фигуры людей, проходящие в тумане. Видения, которые меня посещают, трудно объяснить. Будь я единственной, кто видит подобное, я бы отбросила это как бред, но я не единственная. И другие видят это.
— Пророк Иисус бен Анан? — спросил я. — Я слышал его предсказание о падении Иерусалима. Но он безумен и никто не принимает утверждения сумасшедшего.
— Я говорю не о нем, — заметила Мариамна. — А о другом Иисусе, которого некоторые называют Христом.
— Который был распят Пилатом? Это правда, то что говорят о нем?
— Не знаю, мой Луций, — ответила Мариамна. — Если он и правда был Мессией, тогда, конечно, мы его отвергли, хотя это отвержение было предсказано пророком Исайей. «Он был призрен и умален пред людьми, муж скорбей». [18] Получается, что мы распяли нашего Мессию, которого мы так долго, так страстно ждали. Был ли этот Иисус Мессией или нет, я не знаю, но пророком он, бесспорно, был, потому что я могу отличить правду от лжи, а он говорил правду.
18
Книга Пророка Исайи, глава 53:3.
Я попросил ее рассказать мне еще что-нибудь из учения этого великого раввина, чьи пророчества произвели на нее такое большое впечатление. И вот, всматриваясь в прошлое, она рассказала как рабби Иисус со своими учениками приехал в Иерусалим на праздник Пасхи.
— Тогда было много людей, которые его почитали, — говорила Мариамна, — хотя через краткое время стали требовать его крови. Но когда он ехал к Иерусалиму, многие были убеждены, что он посланец Бога, и даже бросали ему под ноги свои одежды и кричали «Осанна!» И многие горожане толпой вышли из ворот и поднялись на склоны Масличной горы, чтобы встретить этого великого учителя. Что до меня, то я была полна любопытства и позвала твою мать, которая была лишь малым ребенком, и мы побежали через ручей Кедрон, забрались на склон и увидели, как он ехал через гору к городу. Мы стояли совсем близко, когда он проезжал мимо, и я посадила твою мать себе на плечи, чтобы она могла его видеть. Своим детским голоском она закричала «Осанна!», и он обернулся к ней и улыбнулся. Потом, повернувшись за изгибом дороги, он подъехал к кряжу, с которого неожиданно открылось великолепие Иерусалима, и здесь он слез с осла, на котором ехал, и склонился перед городом, пока его лоб не коснулся земли. Когда он поднялся, люди увидели, что он плачет, и они перестали кричать «Осанна», и воцарилось гробовое молчание. А он, вытянув руку к городу, громко закричал: «О Иерусалим! Если бы и ты хоть в сей твой день узнал, что служит к миру твоему, но это сокрыто ныне от глаз твоих! Ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне». [19]
19
Евангелие от Луки, глава 19:42–44.
— С того самого дня, — продолжала МАриамна, — эхо этого пророчества звучит в моих ушах. Слова святого учителя подтвердили мои собственные видения будущего. Доблестный золотой Иерусалим близок к гибели, словно украшенный гирляндами, надушенный жертвенный вол, ведомый к алтарю и не осознающий своей судьбы. «Не оставят в тебе камня на камне».
И здесь меня вновь охватил страх, то же самое предчувствие, пугающее и пронзительное, словно вид призрака. Но я не мог принять пророчества рабби Иисуса. Я чувствовал, что должен протестовать против столь ужасной судьбы.
— Это невозможно! — закричал я. — Разве Бог не готов был пощадить Содом хотя бы и ради десяти человек? Разве Иерусалим хуже Содома? Разве в этом великом городе не более десяти праведников?
— Не знаю, — ответила Мариамна. — Но я знаю, что мы творили зло, и отвращали лицо от Бога. Да, я могу прочесть твои мысли. Ты думаешь, что не мне об этом говорить, что я разбогатела, продавая девушек, и создала свое состояние на внебрачной связи, что в доме у меня нечистые статуи, а для фарисеев я прокаженная. Но не будь слишком суров со мной, Луций. По крайней мере я щедра, и я не гоню бедных, приходящих к моим воротам. Я никогда не грабила тех, кому не по карману быть ограбленным. Даже мои рабы имеют основания благословлять меня, а не проклинать. Но могущественные люди этого города отвергли Бога, а первосвященники только играют в священников. Они угнетают народ даже яростней чем римляне. «Как прекрасен золотой Иерусалим!» — восклицают те, кто впервые видят этот город. И правда он прекрасен золотой Иерусалим, когда ты смотришь на него со двора Храма или из дворца Ирода. Но спустись к улицам Нижнего города, пройди по долине Гинном, к Навозным воротам, где живут самые бедные. Здесь нет ни золота, ни красоты. Грязь и бедность, болезни и убожество, гниющие прокаженные, копающиеся в грязи голодающие дети, в поисках выкинутого богатыми мяса или несколько рваных тряпок, чтобы прикрыть свое тело. Пока верховные священники жиреют на доходы с Храма, бедные становятся еще беднее. Мудро сказал об этих священниках добрый раввин: «Дом Мой домом молитвы наречется, а вы сделали его вертепом разбойников». [20]
20
Евангелие от Матфея, глава 21:13.
— Похоже, рабби Иисус сильно повлиял на тебя, — заметил я. — Можно подумать, что ты христианка.
Мариамна улыбнулась.
— Я не христианка, но я признаю, что он повлиял на меня, и что многое из его слов осталось в моей памяти. Хотя сама я далеко не святая, я знаю, что такое святость, когда вижу ее в других. Именно потому я так серьезно отношусь к его пророчеству о падении Иерусалима, и когда ты сказал, что Иерусалим лучше Содома, я могу сказать «Да», но не намного, ведь первосвященники делают из религии посмеяние, и здесь много ненависти, горькой ненависти. Если щит Рима будет убран от первосвященников, народ разорвет их в клочья. Это так, мой Луций, и они это знают.
— Ты удивляешь меня! — воскликнул я. — Ты, к кому хорошо относится Ананья, принимаешь в своем доме его дочь, можешь говорить такое о первосвященниках. Я не понимаю тебя!
— Ах, Луций, я сама не понимаю себя! — закричала Мариамна. — Я как и ты стою меж двух миров, и по настоящему не принадлежу ни к одному. Из-за того, что я была бедна, страдала и голодала, я сочувствую несчастью бедных, которых угнетают священники. Но из-за своего богатства я нахожусь в одном стане со священниками, которых я призираю, и делаю все возможное, чтобы спасти и защитить их. Но по своей сути я правдива и следую тем путем, который считаю верным. Хотя священники словно пиявки сосут кровь из народа, все же необходимо, чтобы священники были защищены, и чтобы Рим продолжал стоять между нами и ненавидящим их народом.
Я еще больше удивился.
— Как ты можешь говорить это и утверждать, что любишь бедных?
— Я говорю так, — начала Мариамна, — потому что даже дурной правитель лучше хаоса. Пока правят священники, в Иерусалиме есть порядок, но если их свергнуть, я даже боюсь думать, что случится. Среди нас существуют темные, ужасные силы, и даже римляне не могут более жестоко обращаться с нами, чем мы обращаемся друг с другом. Эти свирепые зелоты из пустыни и дикие сикарии с кинжалами, смоченными кровью, бросятся в город как только закончится власть первосвященника. Они погрузят Иерусалим в море крови. Даже Гессий Флор не сумеет этого сделать.
Все, что она говорила, было правдой. Внутри Иудеи действовали ужасные, разрушающие силы. Я уже рассказывал вам об огромном количестве неимущих, создающих угрозу существованию страны. Некоторые переселились в города. Другие собирались в шайки и блуждали по стране. Более религиозные присоединялись к зелотам, но более опасными и более страшными, чем зелоты, были сикарии, которые носили под плащами короткие кривые ножи или «сики», с помощью которых они мстили врагам. Они возбуждали дикий ужас, потому что убивали тайно. На запруженной улице, во внешних дворах Храма они смешивались с остальными людьми. Выбирая жертву среди богатых и могущественных, они подходили к ним и вонзали в горло кинжал. И такое у них было мастерство в их стремительных убийствах, что до того, как жертва успевала осознать свое ранение, они успевали растаять, исчезнуть в толпе. В этой украдкой манере они убивали свои жертвы в городах, но за городом они работали более открыто. Скитаясь в шайках, они иногда могли захватывать целые деревни. Они собирали всех ее богатых жителей и пытали их, чтобы узнать, где те прячут золото. Получив все, что могли, они часто раздавали некоторую часть своей добычи бедным, а затем спасались в горах, прежде чем приходили римляне, чтобы восстановить порядок.