Эсса
Шрифт:
– Мадам желает покороче или подлиннее?
– Укоротите немного челку и концы, не слишком сильно, просто освежите.
– Понятно.
Он принялся закалывать пряди волос и, как бы между прочим, обронил:
– Ваш друг очень милый парень.
– Эсса? Тот, что был здесь?
Сантьяго кивнул.
– Да.
Я посмотрела на его отражение в зеркале, и что-то подсказало мне, что я должна добавить объяснений.
– Это сын моего сотрудника. Я помогаю ему подготовиться к экзаменам.
Сантьяго вновь кивнул.
– Не сочтите за наглость, не хотелось бы вмешиваться, непрошеные советы, знаете ли, всегда не к месту…
Он обошел меня с другой стороны.
– Но лучше бы вы так прилюдно парня не опекали. Он для вас мальчик, а для остальных мужчина, нехорошо это…
– Я его не опекаю.
– Ну… не обижайтесь, я чисто из симпатии… Я же вижу, вы ему только добра желаете. Но со стороны выглядит, что опекаете. А он ведь уже мужчина. Про него скажут, что он при мамочке, а это худшее оскорбление среди приличных мужчин.
– По-вашему, забота – это унизительно? Если я просто беспокоюсь за человека, это неприлично? Странные у вас приличия в мужском обществе.
– Я понимаю, что для вас это кажется странным. Но таковы уж наши мужчины.
– Вы имеете в виду африканцев?
– Здешних африканцев, да, мадам. Они ведь по-другому воспитаны, иначе, чем ваши мальчики.
– Но Эсса еще подросток, и я не вижу ничего плохого, что беспокоюсь, взял ли он телефон. Вашим бы мужчинам, наоборот, хорошо бы научиться ценить заботу.
Сантьяго сравнял длину волос с обоих боков, прищурился:
– Согласен с вами во всем, мадам. Но… Просто вы по-другому оцениваете самостоятельность и независимость, мадам. Но я ведь не об этом. Я о вашем друге, об этом мальчике.
– Вот именно. Эсса мне не сын и не муж. Он мой друг. Так что не совсем понимаю, почему я должна сдерживать свою заботу.
– Он неправильно вас поймет, его неправильно поймут другие. Вы уедете, а он останется.
– И скажет мне спасибо за то, что я отнеслась к нему по-человечески, а не как все.
– Дай-то бог, дай-то бог, – промурлыкал Сантьяго. – Привязанность к матери губительна для мужчины, считают здесь.
– А я не пытаюсь заменить мать.
– Конечно, мадам, конечно. Наверное, я неправильно понял. Как вам – не длинно? Может, еще укоротить?
– Нет.
Очевидно, что он не согласен со мной и лишь из вежливости закрыл тему. Но меня злило то, что он превратно понял наши отношения. Неужели и другие тоже так думают? Неужели Эссу и правда оскорбляет моя забота? Это же глупость несусветная! Я настолько глупа и слепа? Не хотелось бы в это верить. И Эсса в жизни не признается, если что-то подобное крутится в его голове. Нет, все же с Эссой надо поговорить. А то мы оба окажемся в идиотском положении.
Сантьяго закончил укладку волос. Мы больше не возвращались к разговору об Эссе, но настроение мое все равно было испорчено на весь день. Впервые я так резко ощутила, что мое невинное желание помочь Эссе другие могут воспринять негативно. Когда он пришел вечером и как ни в чем не бывало стал раскладывать фрукты с рынка, я с трудом подбирала слова, чтобы начать разговор. Эсса не замечал, что я исподтишка смотрю на него. Он имел удивительную способность реагировать, если к нему обращались, и совершенно не обращать внимания на окружающих, когда происходящее его не касалось. Он словно погружался в себя, в свои мысли, не замечая, что рядом есть кто-то еще. Иногда меня это раздражало, иногда радовало, потому что его компания не мешала мне даже тогда, когда у меня не было желания с ним общаться.
– Эсса, ты был на рынке?
– Да.
Он сидел на корточках и раскладывал по корзинам апельсины, папайю и ананасы. На одном из ананасов он заметил бурое пятно, недовольно прищелкнул языком, раздосадованный, что не заметил его, когда покупал.
– Эсса, если тебе что-то не нравится, ты мне скажи прямо, хорошо?
Он удивленно и испуганно взглянул на меня:
– Я что-то не так сделал?
– Да нет, не ты. Просто мне кажется, некоторые люди считают, что я слишком опекаю тебя, может быть, думают, что я что-то не так делаю. Тебе о таком не говорили?
Он покачал головой:
– Нет. Почему вы так говорите?
Мне показалось, что он не очень уверенно ответил.
– Потому что… Ну не знаю. Мне просто сказали, что тебя может смутить моя забота. Я не права?
Он вновь покачал головой. Подождал, скажу ли я что-то еще, но я молчала, и он вернулся к фруктам, стал протирать апельсины влажной тряпкой. Я так и не поняла, понял ли он, что я хотела сказать, и если понял, насколько искренен он.
– Но я бы хотел отблагодарить вас, – вдруг тихо произнес Эсса.
– Ты и так мне помогаешь, и очень много. И потом, я хочу, чтобы ты учился не ради меня, а ради себя. У меня-то все есть, а ты только начинаешь.
– Все равно, – упрямо тряхнул он головой и втянул ее в худые плечи. – Я бы хотел отблагодарить. Вы только скажите, как.
– Никак. Если сдашь экзамены – это будет самая лучшая благодарность, неужели ты не понимаешь?
Он не ответил. Но головой опять покачал. Как же трудно с ним иногда. Если замкнется, то все равно что рак в панцире, не вытащишь, не узнаешь, о чем думает.
– Ну ладно, – сказала я скорее сама себе, чем ему. – Пора к делам возвращаться. Завтра я уеду на пару дней, рано, будить тебя не буду. Приеду, проверю, что ты прочитал, в конце глав тесты есть, будем по ним проверять тебя. Так что не шатайся по улицам, а читай. Хорошо?
– Да.
И все же что-то его встревожило в нашем разговоре. Он напряженно размышлял, сдвинув брови. Он не напевал песни себе под нос, как делал это обычно, когда голова его была легка и свободна от мыслей. Что же его так напрягло? Сантьяго не дурак, и он знает местное общество в отличие от меня.