Есть ли сердца у призраков
Шрифт:
Гребаный мудак. Он убьёт Гарднера. Убьёт. Но не сейчас.
Через одну десятую секунды он уже оказался рядом с ней, рыдающей и трясущейся. Резко приподнял с пола, так, что серые заплаканные глаза смотрят на него.
— Они живы. Слышишь меня?! Они живы! Твоя семья не убита, слышишь меня, чёртова идиотка?! Это твоя мать сделала так, чтобы Питер думал, что их убили. Чтобы выиграть время. Она жива, а если ты ещё раз выкинешь подобное, я клянусь, что задушу тебя! — орёт он прямо в испуганное и непонимающее лицо девчонки, орёт так, что кажется,
Она ещё несколько секунд смотрит, хлопая широко раскрытыми глазами, а потом вдруг тяжелеет у него на руках и теряет сознание.
***
Дверь с грохотом ударилась об стену. Себастьян бережно положил всё ещё не приходящую в себя девчонку на кровать, приказав растерянному Лейнду немедленно позвать Лолу. Сам он вышел, ещё раз взглянув на жалкую, мокрую до нитки фигурку.
Питер ел. Чёрт бы его подрал. Будь его воля, голова этого кретина уже была бы разбита о камни. Но Питер… умел убеждать.
– О, Себастьян!
– обрадованно заговорил блондин, откладывая в сторону вилку.
– Хорошо, что пришёл. Проследи, чтобы девчонку помыли как следует. Я хочу… развлечься с ней, - самодовольно улыбнулся он, закидывая руки за голову и потягиваясь.
Себастьяну казалось, что его разорвёт на части. От накатывающей ярости. Держи себя, чёрт возьми, в руках.
– Ей очень плохо, она сильно простужена, - процедил он сквозь зубы, взглядом убивая Гарднера. А тот поднёс к губам кубок с вином, отпил и улыбнулся.
– Мне плевать, - беззаботно пропел он.
– Плевать. Так ты проследи. Ну, иди же. Что-то не так?
– повернул он голову, замечая, вероятно, уничтожающий взгляд Себастьяна.
Он не понял, что случилось. Просто в одну секунду оказался рядом с Питером и, схватив за кружевной воротник, приподнял того над столом.
– Хватит, - прорычал Себастьян, чувствуя, что от бешенства хочется скулить.
– Я не знаю, что за садо-мазо версию того, что обычно называют любовью, грёбанный сукин сын, ты к ней испытываешь, но во имя этого чувства дай мне вылечить её. Иначе я сию же секунду перережу твоё горло, чёртов ублюдок.
Лицо Питера, испуганное и красное, искривилось.
Да, пугайся. Давай.
– Но твою сестру… - замямлил он, и Себастьян почувствовал очередной приступ бешенства.
– Убьют, я помню, - прошептал он, встряхивая Питера.
– Только тебе уже будет всё равно.
Блондин, наконец, заткнулся, и Себастьян почти что кинул его на стул.
– Полагаю, это «да»?
– усмехнулся он.
Питер не ответил, и Себастьян стремительно вышел из комнаты. Когда он пришёл к себе, в комнате уже была Лола. Она осматривала бесчувственную девушку и пыталась снять с неё платье.
Осториан. Мать его, Осториан. Лицо её было совершенно синим, а губы белыми. Себастьян нечаянно коснулся её пальцев, когда переворачивал девушку, и вздрогнул: они были ледяными. Общими усилиями они с Лолой развязали шнуровку на платье. Себастьян
Вышел. Прислонился лбом к двери. Слишком. Это слишком. Слишком больно, слишком глупо, слишком неправильно. Она не может так… умереть? Слово пришло в голову так внезапно, что захотелось завыть от боли, захватывающей целиком, замораживающей изнутри.
Наконец, его снова позвали. Девчонка лежала на чистых белых простынях, укрытая одеялом почти до подбородка. В комнате значительно потеплело, но лицо её по-прежнему оставалось синеватого цвета, а грудь всё так же часто, с хрипом вздымалась.
– Врача здесь нет, и привезти его неоткуда. Я пошлю кого-нибудь в ближайший город, но раньше, чем через день, врача не будет, - покачала головой старушка, смахивая слезу.
– Принесу тебе все, что у меня есть.
Она ушла, оставив Себастьяна наедине с Осториан. А она лежала, не шевелясь, будто не зная, как нужна ему сейчас.
– Даже не думай. Ты меня слышишь?
– едва слышно прошептал Себастьян, чувствуя, как по венам разливается отчаяние.
– Только попробуй умереть, Осториан. Только попробуй.
И он закрыл лицо руками. Чувствовал, что скоро разрыдается, как ребёнок. От бессилия, от того, что вот она, рядом, она здесь, она ещё жива, а он ничего не может сделать.
Лола принесла поднос с какими-то лекарствами. Положила на бледный лоб компресс.
– Смотри, вот эту настойку… - заговорила она, а потом вдруг взглянула на синюю Осториан и покачала головой.
– Если господу не будет угодно, она не выздоровеет, как ни лечи. Молись, и бог услышит нас.
Когда она ушла, Себастьян не запомнил. Сначала он сидел, закрыв глаза и вообще не понимая, где находится. Потом встал и взглянул на девчонку. Впалые щёки, тёмные круги под глазами. Веснушки кажутся огромными и неестественно яркими на бледном, синеватом лице. Мокрые волосы смешно облепили лицо и шею.
Он засмеялся. Он с ума сходил, наверное. Засмеялся тихонько, а потом резко замолчал, чувствуя, как смех переходит в рыдания.
Рука дотронулась до мокрых волос. Себастьян сел, всматриваясь в безжизненное лицо. Дыхание как будто стало реже. Лицо стало не таким синим, но побледнело ещё больше. Она уходила. Он чувствовал, как её становилось всё меньше и меньше, как она таяла.
– Послушай меня, - вдруг хрипло сказал он, чувствуя, как в груди закипает ярость, и поднимая голову.
– Послушай меня! Что она сделала плохого?! Что успела совершить за свою жизнь?! Накажи меня, Питера, накажи того, кто виновен, но за что же ты забираешь её?
– почти кричал он, чувствуя, как в горле растёт ком, а потом вдруг всхлипнул и тихо продолжил: - Оставь её мне. Я обещаю, что буду заботиться о ней. Я обещаю, что поверю в тебя. Я сделаю всё, что ты хочешь, если оставишь её.
Несколько секунд он сидел, подняв голову, и ждал чуда. Его не было.