Есть, молиться, любить
Шрифт:
Я не знаю, о чем думают сто человек во время медитации, не знаю, что они чувствуют, но мне прекрасно известно, что они стремятся пережить, — и я ловлю себя на мысли, что постоянно молюсь о них, обращаясь к Богу со странной просьбой: пожалуйста, награди этих людей теми дарами, что, возможно, приготовлены для меня. У меня нет намерения входить в медитацию одновременно с участниками ритрита; я должна присматривать за ними, а не заботиться о собственном духовном прогрессе. Но каждый день меня словно подхватывает волна их общего религиозного стремления — говорят, грифы умеют взлетать на потоке раскаленного воздуха, исходящего от земли, поднимаясь из-за этого намного выше, чем смогли бы силой собственных крыльев. Вот и неудивительно, наверное, что подобное происходит со мной именно сейчас. Однажды в четверг после обеда в храме — за выполнением своих обязанностей дежурной,
67
Как читатель и человек, находящийся в духовном поиске, я всегда испытываю разочарование, дойдя до этого места в чужих рассказах о духовном пути, — я имею в виду описание того, как душа оказывается вне времени и сливается с бесконечностью. От Будды до святой Терезы, суфийских мистиков и моей собственной гуру многие великие люди столетиями пытались выразить словами, что означает стать единым целым с Богом, — и эти описания всегда оставляли у меня чувство неудовлетворенности. Очень часто в них можно встретить прилагательное, которое меня просто бесит — «неописуемый». Но даже самые красноречивые из повествующих об этом религиозном переживании — Руми, «оставивший все усилия и привязавший себя к рукаву Бога»; Хафиз, описывавший себя и Бога как двух толстяков, помещенных в одну маленькую лодку — «мы все время натыкались друг на друга и смеялись», — даже эти поэты меня разочаровывают. Мне мало читать об этом, мне нужно тоже такое пережить. Шри Рамана Махарши, любимый гуру индийцев, подолгу рассказывал ученикам о своем трансцендентном опыте, но каждую беседу завершал словами: «А теперь идите и узнайте сами».
Вот я и узнала. И не буду заявлять, что то, что я испытала в тот четверг в Индии, было неописуемым, — хотя именно так и было. Я все же попробую описать. Говоря простым языком, меня затянуло в тоннель Абсолюта, и в круговороте я вдруг достигла полного понимания законов Вселенной. Я вышла из своего тела, вышла из комнаты, вышла с этой планеты, шагнула сквозь время и погрузилась в бездну. Я была внутри бездны, но одновременно и сама была бездной и смотрела на нее со стороны. В этом месте царило безграничное спокойствие и мудрость. Бездна обладала сознанием и разумом. Бездна была самим Богом, значит, я была в Боге. Но не примитивно физически — не то что Лиз Гилберт стала мышцей Божьей ноги или чем-то еще. Я просто стала частью Бога и самим Богом. Я одновременно была крохотной крупинкой Вселенной и всей огромной Вселенной. («Все знают, что капля вливается в океан, но мало кто догадывается, что и океан сливается с каплей», — писал мудрец Кабир. И я могу на собственном опыте засвидетельствовать, что это действительно так)
Мои ощущения не имели ничего общего с галлюцинациями. Это было обычное событие. Я попала в рай, испытала глубочайшую любовь, не сравнимую ни с чем, что испытывала прежде, но не впала в эйфорию. Это не было похоже на возбужденное состояние. У меня не осталось эго и страстей, вызывающих эйфорию и восторг. То состояние, которого я достигла, будто всегда было на ладони. Так бывает, когда долго смотришь на оптический обман, напрягаешь глаза, чтобы разгадать его секрет, и тут вдруг видишь, что две вазы на самом деле не вазы, а два лица. А раз увидев оптическую иллюзию, уже никогда не поведешься на тот же фокус.
«Так значит, вот Ты какой, Бог, — подумала я. — Что ж, карашо пожаловать.»
То место, где я находилось, нельзя описать как принадлежащее этому миру. Оно не было ни темным, ни светлым, ни большим, ни маленьким. Это вообще было не место, и я там, по сути, не находилась, и «я» вообще была не я. Мои мысли по-прежнему были при мне, но они притихли, усмирели и носили чисто наблюдательный характер. Я ощутила не только непоколебимое чувство сопричастности и единства со всем и всеми окружающими, но и смутное и удивительное для меня чувство непонимания — как это люди вообще могут ощущать себя иначе? У меня также вызвали легкое недоумение мои прежние представления о том, кто я и кем являюсь. Я, женщина, американка, общительный человек, писательница, — все это казалось таким крохотным и… неактуальным. Как можно загонять себя в крошечную коробочку собственной личности, когда ощущаешь свою бесконечность?
Я спросила себя: зачем было гоняться за счастьем всю жизнь, когда оно все время было рядом?
Не знаю, как долго я витала в волшебном поднебесье, ощущая единство со всей Вселенной, прежде чем у меня не возникла внезапная и требовательная
Хочу!
Не хочу!
Хочу!
Не хочу!
С каждым повторением этих отчаянных мыслей я падала все ниже и ниже сквозь слои иллюзий, как персонаж комедии, упавший с крыши и проломивший по пути с десяток козырьков. Возвращение моих бессмысленных желаний означало путь назад, в мой маленький мирок, к моей земной ограниченности, скупой истории моей жизни, уместившейся на одной страничке. Я наблюдала, как ко мне возвращается мое Я, и это было похоже на постепенно проявляющийся полароидный снимок, с каждой секундой становящийся четче и четче: вот лицо, вот морщины вокруг губ, вот брови — вот и все, конец, мой привычный прежний облик Меня пробила паническая дрожь, легкий болевой укол от утраты моего божественного опыта. Но вместе с паникой я ощутила и присутствие наблюдателя, мудрой и повзрослевшей себя, которая лишь покачала головой и улыбнулась. Эта мудрая я понимала, что если я смогла поверить, что блаженство можно у меня отнять, то еще ничего не постигла. И потому не готова навсегда поселиться в этом состоянии. Мне предстоит больше учиться. И когда я это осознала, Бог отпустил меня, позволил проскользнуть сквозь пальцы, сообщив последнюю, щедрую и невыразимую истину:
Ты вернешься сюда тогда, когда полностью осознаешь, что всегда находишься здесь.
68
Два дня спустя ритрит закончился, и ученики нарушили молчание. Меня чуть не задушили в объятиях, осыпав благодарностями за мою помощь.
— Да что вы, это вам спасибо, — повторяла я, недовольная ограниченностью этих слов и невозможностью выразить бесконечную благодарность ученикам, которые подняли меня на столь невообразимые высоты.
Через неделю начался другой ритрит, и приехали еще сто учеников. Обучение, смелые попытки проникнуть в себя и всеохватывающая тишина — все повторилось, но теперь уже с новыми людьми. Я присматривала за ними, старалась помочь всеми силами и несколько раз вошла в состояние турийя вместе со всеми. Я могла лишь смеяться, когда позднее, выйдя из медитации, ученики сообщили, что во время ритрита я казалась им «молчаливым, парящим, неземным существом». Вот, значит, как ашрам решил подшутить надо мной напоследок? Лишь когда я научилась принимать себя такой, какая есть — говорливой, общительной, — и смирилась с тем, что мне предназначено быть «дежурной по приему гостей», лишь тогда смогла я стать «тихой девушкой из храма»!
В последние недели моего пребывания здесь ашрам наполнился меланхоличной атмосферой, как в летнем лагере в последние дни перед отъездом. Каждое утро казалось, что все больше и больше людей садятся в автобус и уезжают. Новые ученики уже не появлялись. Оставалось совсем недолго до мая и наступления самого жаркого в Индии сезона, когда в ашраме должно было стать поспокойнее. Ритриты закончились, и меня снова перевели на другую работу — теперь я работала в регистрационном бюро, занимаясь одновременно приятным и грустным делом: официально оформляла на компьютере отъезд всех своих уезжающих друзей.
Вместе со мной работала бывшая парикмахерша с Мэдисон-авеню. Утром мы читали молитву вдвоем, на два голоса распевая наше воззвание к Господу.
— Может, сегодня споем этот гимн побыстрее? — спросила она однажды утром. — И на октаву повыше? А то смахивает на религиозные песнопения в исполнении джазового оркестра!
Теперь мне много времени удается проводить в одиночестве. Примерно четыре-пять часов в день я сижу в зале для медитации. Я научилась часами находиться в компании лишь одной себя, мне легко в своем присутствии, меня ничуть не беспокоит факт собственного существования на планете. Порой во время медитации я переживаю сюрреалистический опыт и физически ощущаю шакти — позвоночник выкручивается, кровь кипит в диком порыве. Я стараюсь по возможности не сопротивляться. А бывает, чувствую лишь приятное, ровное чувство безмятежности — и это тоже хорошо. Мой ум по-прежнему выстраивает фразы, и мысли пляшут напоказ, но их ход мне так хорошо известен, что они меня больше не тревожат. Они стали словно старыми соседями — докучливыми, с одной стороны, а с другой — почти совсем родными — мистер и миссис Шалтай-Болтай и их три тупых отпрыска, Бла, Бла, Бла. Но их соседство не нарушает мир в моем доме. В нашем квартале хватит места для всех.