Есть на Волге утес
Шрифт:
— Провидец ты, Никита, — перебил Хитрово боярина.— Истинно так я думал. Казаки — они защитники наши. Сейчас с чернью жестокому быть — разбойников плодить. Не важно сейчас, кто кому бока намнет, важно другое — тысяча разбитых своевольников вскорости десятками тыщ обернется. Сколь тому примеров было — не счесть. А вы все одно, да одно.
— Чего ж ты молчал, первосоветник?! — воскликнул Стрешнев.
— А что мне говорить, коли князь Юрий уже грамоту казакам изготовил, ни с кем не посоветовавшись. Ему ратной славы мало, ему бы...
Распахнулась широко дверь, и в палату, стуча посохом, вошел Никон.
Бояре невольно и разом поднялись —
На подоле и на плечах — малиновые парчовые скрижали: куски ткани, пришитые золотой нитью. На подоле в два ряда привешены звонцы — бубенчики из серебра. Края мантии обнизаны жемчугом, посреди скрижалей золотые кресты. Две овальные иконы, осыпанные драгоценными камнями, — панагии—висят на золотых цепочках. Под мантией на груди широкий златотканный за-пон, пояс тоже увешан драгоценными каменьями. Посох тяжел и велик, почти в рост патриарха, верхний наконечник — в виде турьих рогов из золота, вниз от маковки спущен парчовый фартучек с золотой бахромой — для удобства держания.
Никон окинул взглядом бояр, увидел пустое кресло царя, сдвинул черные, нависшие над глазами брови.
— Лодка думы пуста, и кормчего нет,— оказал Никон. — К кому же зван я?
— К нам, святый владыка, —ответил глухо Богдан.— Все первосоветники государя здесь. А сам Алексей Михайлович болен.
— Уж не ты ли, Богдашка, первосоветник? — Никон метнул на Хитрово острый взгляд, и боярин не нашелся, как ответить.
— Ну что ж, — Никон вытянул руку в сторону бояр, склонил посох. — Коль мирского пастыря нет, да заменит его пастырь божий, — и, обойдя стол, грузно опустился в царское кресло.
Бояре разинули рты. Они хотели было возмутиться, встать и уйти, но патриарх обвел их тяжелым взглядом, сказал внятно:
_ Я между богом и царем, бояре. Помните это. А
ты, Богдаша, — Никон вперил взор в Хитрово, — оконца закрыл бы. Хил я стал, сквозняков боюсь.
Богдану бы надо защитить царское место, а он сам, будто простой дьяк, пошел закрывать окна. Патриарх искал, куда бы поставить посох — он ему мешал. Глянув вправо, ухмыльнулся и решительно положил посох на кресло, где сидел Хитрово. Увидев это, .боярин помрачнел, но перечить не стал и присел нй" свободное место около круглой печи. Некоторое время все молчали.
— Ты, Богдаша, любишь меня более всего, ты и починай, — сказал Никон мирно и тихо^.
— Великий государь повелел свой гнев тебе передать.
— За што он гневается на меня?
— Пошто ты сам называешь себя великим государем и вступаешь в государевы дела?
— Мы великим государем не сами нарекались, люди так звали, в дела государевы вступали, коли сам великий князь просил. И ничего греховного нам в этом не видно. И не ради честолюбия, а ради правды говорения мы так назывались, не ради корысти, а избавления государства от бед ради.
— Пошто ты в проповедях своих хулил государя, упреки слал ему?
— Простые пустынники и то говорят царям правду,
а мы же говорили с кафедры патриаршей. А заповеди ж мы приняли от господа, который сказал: «Кто слу
шает заповедь мою — меня-слушает».
— Но ведь ты от патриаршества отрекся, — крикнул Стрешнев, вскакивая с места.
— Это я от вас отрекся! А паству народную я не оставил, попечения об истине не оставил. Для люда простого я пастырь по-прежнему. А вы окоростевели от неучения истины божьей, называете меня еретиком, иконоборцем. За то, что я новые книги завел, вы камнями хотели побить меня. Я потому от вас отрекся, что ни царю, ни богу вы не служите . Вы корысти с^оей служите, алчности. Вам я не патриарх, но сана патриаршеского не оставил. И человеки, што истинной вере преданы, меня не оставят. Так и передайте великому государю.
Никон поднялся, взял посох, ни на кого не глядя, вышел из палаты. Дума установила — просить великого государя о созыве Вселенского Собора.
2
В приказ Богдан Матвеич вернулся усталый. На крыльце хором развалилось около десятка нищих. Распахнув тряпье, они грелись на солнце. Увидев боярина, исчезли быстро, как мыши. Мало того, что на храмовых папертях не пройти от просящих — теперь уже и в хоромы ладят пролезть.
По каменным плитам Кремля бродили псы, куры, свиньи. «Господи, свиньи-то откуда?» — Хитрово пнул хрюшку ногой, та, взвизгнув, убежала.
В приказной палате подьячий царапает пером по
65
Аркадии Крупняков бумаге, другой дремлет. Солнечные лучи ударяют по листу, сушат строки. Увидев боярина, подьячие вскочили. Успокоив их ленивым взмахом руки, боярин прошел к себе. Не успел снять терлик, ввалился в палату приказной дьяк, вывалил на стол груду свитков, грамот с печатями и без и, тряся бородкой, удалился, подумав: «Знаю, боярин, тошно тебе, но на то ты и голова приказа». Читать свитки, и верно, не хотелось. Боярин подошел к окну, присел на подоконник, стал глядеть на кремлевский двор. В голову полезли мысли о бренности жития, о своих невзгодах.
С тех пор как умерла его жена, в доме и во дворе ладу не стало. Челяди и холопов вроде нагнал больше, а порядка стало меньше. В хоромах грязь, со двора все крадут свои же челядинцы, припасы тают, а спросить не с кого.
Холопы глядят бирючьем, то и гляди сожгут амбары, клети, а сами утекут в леса. Шепчутся меж собой о Стеньке Разине, о вольных людях, кои хоронятся в лесах, об антихристе, что тайно ходит по Москве у. вселяется то в одного, то в другого. Второй год вдовству — пора бы боярыню себе подыскать, да боязно. Старую взять неохота, а молодую... Идет ему ноне пятидесятый год, что скажет государь Алексей Михайлович? Да и молодухи в Москве своенравны, греха не боятся. Взять соседа, боярина Ромодановского. Женился 'на молодой и с плетью не расстается. То к одному приревнует, то к другому. Конюха из-за молодой боярыни запорол. Опять же одному, хоть и в полсотни лет, скушно. Мало ли в Москве греховодников, живут с дворовыми девками тайно, а ему, приближенному царя, благопристойному христианину, и грешно и опасно. Дома томишься-то-мишься, в приказ придешь — здесь тошнее того. Одну грамоту прочтешь — на душе муторно, вторую прочтешь — хоть в петлю лезь. Особенно тяжко стало в последние две недели. Государю в летний спас минет сорок лет, к этому дню вся Москва готовится, с худыми вестями не подступись, вот и копит боярин бумаги в сундуке, на боярское сидение с царем не несет. А ведь потом ответствовать • придется. Нет, хочешь-не хочешь, а читать надо.