Есть памяти открытые страницы. Проза и публицистика
Шрифт:
На призыв откликнулся высокий худощавый брюнет с бледным лицом и рассеянным видом, который, близоруко щурясь, медленно зачитал из блокнота только что написанное по случаю четверостишие:
Пусть молодость послушает о буре,Едва угасшей на закате лет,Чтоб начертать на собственной лазуриТаких же бурь и потрясений след.Очевидно
Аплодисментов не последовало, зато из зала раздалась ожидаемая реплика:
Ленин и Сталин шли вместе всегда,В мыслях едины и в дружбе верны…Дочитать начатый стих оратору не дали. В зале победно зазвучали строки, которые сноровисто и звонко рубили прокуренный воздух, словно высохшие дрова:
Нет выше призванья и чести,Нет радости в жизни иной,Как счастье – со Сталиным вместеБыть в партии нашей родной.И знать, что в любую годину,В суровый иль радостный час,Тебе, как родимому сыну,Сам Сталин задание даст.И скажет: «За всё мы в ответе,Так требует Родина-мать», —И сил не найдётся на светеПорыв твой горячий сдержать.Ты вынесешь все испытанья,Сметёшь все преграды с путиИ, верный партийному званью,Сумеешь до цели дойти…Аудитория ответила гулом одобрения сказанному, было понятно, что эти слова живут в душе чуть ли не каждого присутствующего, и поэт с орденом на лацкане пиджака вежливо уточнил, чьих ещё душ должен коснуться этот пламенный призыв:
Хочу я внуку рассказать о том,Что бережно в моей душе хранится…А дабы придать статус всеобщности и подлинности сохраняемой в душе ценности, со своего стула поднялся самый авторитетный из собравшихся и заявил:
Я понял: всё в силе,В цвету и в соку,И в новые былиЯ каплей теку.И вечно, обваломВрываясь извне,Великое в маломОтдастся во мне.И смех у завалин,И мысль от сохи,И Ленин, и Сталин,И эти стихи.Стараясь не отставать от выступающих, оставаясь в круге заявленного обсуждения, в проходе между рядами появился видный мужчина, внешне очень похожий на императора Павла, и царственно объявил:
Я жил, как ты, далёкий правнук!ЯВыступления не прекращались, они следовали одно за другим и с каждым последующим они всё меньше затрагивали интересующую меня тему предопределённости истории и человеческого бытия. В какое-то мгновение передо мной возник человек с простоватым крестьянским лицом в поношенной заячьей шапке. Он закрыл своей широкой грудью говорящий стихами зал и, обратившись ко мне, тихим голосом, как было заявлено в первом выступлении, сказал:
Дурак! Каких ты ждёшь идейОт этого политудушья?И от тупого равнодушьяНуждой задавленных людей?Я смешался и посмотрел на председательствующего. Тот по-пилатовски отвёл глаза и смущённо пожал плечами. Что в сущности означало: «Что ж, других писателей у меня для вас нет…»
Я никоим образом не ожидал от собрания академического разбора предложенной темы, но никак не мог предположить, что обсуждение скатится к хрупким сущностям поколенческой фантазии, которые точно не могут быть переданы по наследству. Конечно, подчас случается так, что задавая одни вопросы, мы получаем ответы на совершенно другие, но здесь, похоже, присутствующие даже не осознали вопроса, который был поднят или поняли его не в мировоззренческом ключе, как то изначально было заявлено, а в каком-то другом, совершенно далёком от смыслов.
Сам я своенравной властьюЗло из тёмных бездн воззвал,Сам наполнил душу страстью,Ум сомненьем взволновал.Пришедшая на память строфа митрополита Филарета меня несколько успокоила: значит всё-таки можно безнаказанно «смотреться в бездну» и обращаться к ней с волнующими тебя вопросами. Только одно дело разбираться с единственным человеком из небытия, пусть даже с Пушкиным, и совсем другое – с целым поэтическим цехом, тем более, назначившим всех причастных к нему – властителями дум, как своего поколения, так, впрочем, и всех последующих.
Внезапно я обнаружил, что зал с ослепительной люстрой и столом президиума опустел, а на председательском кресле расположился мой дед, который внимательно смотрел на меня с благодушной полуулыбкой архивной фотокарточки. Сколько раз я мысленно вёл с ним живой и интересный разговор, однако сейчас слов почему-то не находилось.
– Ты помнишь слова Лао Цзы о знающем и совершенномудром? – спросил меня дед.
– Конечно. «Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, тот не знает…»
– Ну да… Хотя есть и другой перевод: «Верные слова не изящны. Красивые слова не заслуживают доверия». Те, к кому ты обращался, не знали ответа на твой вопрос. Да, собственно, и не хотели знать. Они не желали знать даже о том, о чём говорили с такой убеждённостью и горячностью…
– И даже тот, в заячьей шапке?
– Да, и тот тоже. Он, по сути, ничем не отличался от тех, кого так пафосно обличал. Однако давай всё-таки вернёмся к твоему вопросу. Задавая его, ты заранее включил в него утверждение, что история роковым образом предопределена, и человек не в силах изменить ни одного предписания. А что если я тебе скажу, что ты перепутал причину со следствием?
– Но так как я думают многие из тех, кто размышляет об этом. В своё время даже Соломон утверждал, «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
– Ты бы лучше подумал – отчего это так происходит. Возможно, тут дело в самом человеке, а не в судьбоносной книге истории, в которой, наверное, просто чистые пронумерованные листы. Как знать, может Провидению совсем неинтересно заниматься законами бытия, а Его больше привлекает человеческая душа, её чаяния, опасения и способы приложения себя в большом мире. И всё, что прописано и предопределено, касается только её. Посуди сам, наш вид существует уже несколько десятков тысяч лет, но сильно ли он изменился по своей природе? Преобразится он, изменится и то, что принято называть его историей.