Есть женщины в русских селеньях
Шрифт:
— Ты со мной лучше бы по правде... — как-то по-особому значительно проговорил полицай.
— А я всю правду говорила немцу вашему. На святой иконе могу клятву дать. Господи, за что меня терзают?
— Ты послушай, Таисья, или как там тебя по-настоящему! Ты мне верь! — полицай нагнулся к Саше и шепнул ей на ухо одно слово. Она замерла, пораженная. Это слово было условным паролем для ее связи с командиром группы. Только командир знал его. Только он и Саша. Лишь в самом крайнем случае командир мог сообщить его кому-нибудь другому. Значит этот полицай — свой, свой! Ей хотелось расспросить его, убедиться...
Но полицай предостерегающим движением головы показал
Теперь Саша была вся полна ожиданием. Томительно тянулся день, еще более томительной была ночь. «Что будет завтра? Неужели освободят? Или?..» Только под утро Саша забылась в беспокойном сне.
Ее разбудил лязг дверного засова. На пороге камеры стоял полицай. Но не тот, который сообщил ей пароль, а другой — который арестовал ее, земляк Таисии Беловой.
— А ну, собирайся! — приказал он. — Что, испугалась? В гестапо приглашена. Там тебя получше угостят, чем здесь.
Когда полицай вывел Сашу во двор, она увидела там нескольких девушек и женщин, стоящих под охраной. Никто из них не был знаком Саше, и она догадалась, что все они, видимо, схвачены по тому же подозрению, что и она. Шверер, наверное, напал на след разведчиков и велит хватать всех, хоть чем-нибудь подозрительных.
Среди конвойных Саша заметила и пожилого полицая, который сообщил ей пароль, и молодого.
Арестованных пересчитали и вывели за ворота. Только-только начинался день. Солнце еще не показалось из-за крыш, но утренняя заря уже поблекла, небо, по-рассветному белое, без единого облачка, все больше голубело. Стояло полное безветрие. День предвещал быть жарким. С особым чувством смотрела Саша в эти минуты вокруг. Все казалось не таким, как всегда. Словно невидимая стена отгородила ее от всего, еще недавно такого близкого и доступного. Еще вчера она могла пойти куда захочет — по этой сонной и тихой улице, в лес, на речку, в поле. Теперь и шага не сделать по своей воле. И не замечаемое ею обычно, само собой разумеющееся — и голубизна неба, и зеленые купы деревьев, и стайка голубей, вспорхнувшая над крышей, — все это виделось теперь какими-то новыми глазами, виделось с неосознанной прежде любовью и грустью. Ведь это была жизнь, а она, Саша, уже была поставлена как бы по ту сторону ее.
...Этап медленно двигался по белой от пыли проселочной дороге. Она прорезала поля еще зеленых хлебов, ныряла в налитые утренней прохладой балки, взбиралась в гору, вновь выводила на степной простор. Во главе небольшой этапной колонны неторопливо катилась телега, запряженная парой лошадей. На телеге везли вещи арестованных и ехали два немца — солдат с винтовкой и ефрейтор с автоматом. Иногда они слезали и шли пешком, чтобы размяться. Следом за повозкой тесной кучкой шли арестованные женщины. Саша шла позади всех. Замыкая эту небольшую колонну, шагали три знакомых Саше полицая — тот, что арестовал ее, и два других, которым она теперь верила.
«Скоро ли освободят?» — Саша ждала этого каждую секунду, ждала с той минуты, как позади скрылись последние дома Михайловки. Дорога в этот ранний час безлюдна, а позже, когда начнется движение, могут помешать.
Полицаи шли молча. Саше очень хотелось оглянуться, посмотреть, может быть, угадать по выражению лица друга-полицая — скоро ли? Но она сдерживалась. Не надо выдавать своего волнения. Ведь третий полицай — враг.
...Прошли уже несколько километров. Миновали опушку леса, пересекли не одну балку, еще раз вышли на открытое поле. «Когда же? Два полицая против третьего и против двух немцев,— рассчитывала Саша.— Управятся ли? У ефрейтора
Постукивали впереди колеса не спеша катившейся телеги, да о чем-то разговаривали вполголоса немцы. Уже поднялось над краем дальнего леска солнце, и длинные тени протянулись по проселку, теряясь в высоком бурьяне. «Здесь?» — Саша повела взглядом в сторону бурьяна. Нет, не здесь — по сторонам ровное, без единого кустика, поле. «Не здесь...»
Дорога наискось по склону спускалась в лощину, поросшую густой ольхой. «Нет ли поблизости родничка? Напиться бы...» Давно пересохли губы. «Нет, не позволят немцы остановиться попить...»
Ездовой — маленький, тщедушного вида старикан, наверное «мобилизованный на гужповинность», стал придерживать лошадей — спуск в балку был крутоват.
Оба немца слезли с повозки, пошли пешком, продолжая разговор.
И вдруг один из них — солдат с винтовкой — дернулся, словно его толкнул кто-то, и упал. Как показалось Саше, одновременно с этим резко щелкнул выстрел, и она увидела, что ефрейтор, схватившийся за автомат, тоже падает, а к нему из кустов выбегает какой-то человек. Резкий щелчок выстрела позади, совсем близко. Саша обернулась. В дорожной пыли ворочается, скребя по ней руками, полицай, тот, что арестовал ее. Еще выстрел. Тело полицая — растопыренное, сгорбившееся, замерло. Перешагнув через него, пожилой полицай, пеГедергивая затвор винтовки, выбрасывая пустую гильзу, кричит Саше: — Порядок! — и радостно улыбается рядом с ним другой, молодой.
А на дорогу выбегают люди с немецкими винтовками, с охотничьими берданками, с русскими автоматами, одетые во что попало, и кто-то из них кричит женщинам:
— Бабочки, вы свободны! Забирайте с подводы свои манатки и — кто куда!
А к Саше подошел партизан:
— Поехали!
И вот она уже на повозке вместе с другими партизанами. Остальные — с ними и два «полицая» — идут следом. Подпрыгивая на корневищах и кочках, повозка въезжает в лес, к которому примыкает балка. А вскоре Саша на скрытой в лесном овраге партизанской базе. Там она узнает, что приказ выручить ее был дан сразу же после того, как ее привели в комендатуру.
...Все мысли, чувства, воля и силы Саши сжаты, сконцентрированы на одном: не сломиться, выдержать, выдержать до конца. И все-таки временами хочется вернуться к прошлому — найти в нем чудодейственную крупицу, которая могла бы прибавить сил. Или хотя бы дать забвение.
ШКОЛА
Пронзительный свист ласточки, пронесшейся мимо широко раскрытого окна... Он будто и сейчас еще стоит в ушах.
Почему память выхватывает подчас что-то совершенно случайное? Или только кажется, что это случайное?
Ласточка пролетела... Каким давним кажется этот день. И как ясно он виден.
Промелькнувшая в окне ласточка на какие-то секунды отвлекла внимание Саши от раскрытой радиостанции, стоящей перед нею на столе.
Устало положила руки на стол. Двенадцатый час занятий. Это называется отдыхом. Каждый день по двенадцать часов. Огневая подготовка, топография, подрывное дело, практика по ориентированию ночью в незнакомой местности, радиосвязь... Многое нужно знать и уметь разведчику, уметь делать безошибочно и быстро. И даже если ты уже не раз побывал в тылу врага и справился со своим делом — все равно учись, когда можно. Из школы — на задание, с задания — опять в школу!