Есть!
Шрифт:
– Кумкваты… Кумкваты… Кругом одни кумкваты… – потерянно лепетал Пушкин, смотревший параллельно две программы.
Ека эффектно тряхнула волосьями, пообещала телезрителям встретиться с ними «в следующую пятницу, в то же самое время» и скрылась под водопадом титров.
– Кто это сделал? – Пушкин наконец разгневался. Шторки под глазами налились грозной темнотой. Ирак и Славочка – ни дать ни взять пара омаров на выданье рыбаку – попятились к выходу.
– Карл у Клары украл кораллы? – спрашивал Пушкин и ощупывал при этом телефон, как любимую женщину, – в поисках нужной кнопки.
Далеко, в прохладной призрачной Бретани, меж зеленых утесов и зыбучих песков, бродил единственный человек, способный уберечь нас от позора в эфире. Впрочем, нет, не единственный! Мы совершенно напрасно забыли про Аллочку.– Алла, пожалуйста, зайди к Гене и скажи Еке, что мы ее тоже ждем, – попросил у телефона Пушкин.
Ровно через три минуты, как всегда, незаметная, в чем-то сером, без украшений, Аллочка Рыбакова проскользнула в студию. Хотелось бы сказать, будто она внесла с собой глоток свежего воздуха, но это вранье – ничего она не внесла.
Пушкин готов был прикончить нас всех и непосредственно после этого наложить на себя руки, Славочка нервно доедал последний фаршированный желудок, фаршируя таким образом желудок свой собственный, ну а мы с Ирак отупело любовались, как он жует и сглатывает.
– Здравствуйте всем! – в студию влетела растрепанная Иран, а за ней – Ека. В черном жакетике, что был на ней в эфире.
Как только я увидела Еку, в животе у меня неприятно екнуло. Вот именно! Екнуло! Жили как сыры в масле, а потом – Екнуло.
Я хотела домой. Там Шарлеманя лежит на ковре, как дополнительный мягкий коврик с хвостом. Там тихо и пахнет родными вещами. Там никогда не екнет…
Пушкин тем временем почти взял себя в руки. Как все люди среднего возраста, в юности Пушкин всей душой принял советы Дейла Карнеги, популярного на заре 90-х, и в силу этого полагал, что способен справляться с любой ситуацией, оказывать влияние на людей и вообще перестать бояться и начать жить.
– Народ, – обратился к нам Пушкин, возреяв над разоренным столом, как великая идея – над умами. – Народ, мы столкнулись с очень неприятным и очень странным совпадением, которого у нас даже старики не припомнят. О горе, горе нам! Геня! Ека! Почему в ваших программах практически одинаковые рецепты?
Я поперхнулась воздухом. Он хочет сказать, что я – я, Геня Гималаева, звезда канала «Есть!», стащила рецепты у только что принятой на работу девицы?
– Пушкин, ты пошутил! – догадалась я. – Неужели ты серьезно думаешь, что я могла украсть у… у Еки? Да зачем мне это? Ты же знаешь, я каждый день сочиняю по сто новых рецептов!
– Минуточку, Евгения, – бесшумно, как хороший компьютер, включилась Аллочка (она единственная называет меня Евгенией, и только ей я это с большим усилием прощаю). – Давайте разберемся. Кто записывался первым?
– Я, – быстро ответила Ека и почти так же быстро исправилась: – Мы.
(Это очень важно, что она сказала «мы». В телевидении никаких «я» не существует, оно – коллективная секта.)
Аллочка милостиво кивнула. Сейчас начнет вещать.
И точно:
– Видите ли, Екатерина, у нас на канале естественным образом сложилась атмосфера редкого доверия, практически не свойственная другим телевизионным структурам. Павел Николаевич доверяет нам, а мы доверяем своим коллегам. И, знаете, я почему-то не думаю, что вы с Евгенией могли бы в один день сочинить три одинаковых рецепта… Екатерина, я хочу знать, когда вы придумали эти три блюда для «Сириус-шоу».
Аллочка изящно скрестила худые руки на груди и вонзила в Еку взгляд – как шампур.
Серые устричные глаза Еки подернулись перламутром, голос задрожал – ни дать ни взять моллюск в раковине.
– Я… я еще неделю назад решила, что мои гости будут готовить именно эти блюда, и я… я не знала, что мы так совпадем с «Гениальной кухней».
– Совпадете? – Пушкин возмущенно тряхнул волосами. – Да это не совпадение, а полный съем!
Ека молча подняла глаза на обидчика – из них синхронно, как гимнастки из-под купола цирка, двумя ровными дорожками стекали крупные многокаратные слезы. Девочки, которые вовремя научились красиво плакать, никогда не упустят возможности продемонстрировать этот навык публично – ведь зрители непременно откликнутся аплодисментами! Вот и Пушкин наш вздохнул и обернулся беспомощно к Аллочке, она же по-прежнему держала руки скрещенными на груди, словно удерживая себя от неосторожных поступков. «Аллочку – как Москву – слезами не размочишь», – подумала я и мысленно проводила было Еку на свалку телевизионной истории.
Вдруг раздался голос… нет, не голос – земляничное мороженое!
– Мы вообще никуда не выходили, – сказала Иран, отважно глядя в лицо Аллочке и стараясь при этом скосить взгляд в сторону Пушкина, чтобы охватить как можно больше собеседников. – Если что – я бы знала, правда…
Ека вытерла слезы и слегка откинула голову назад – будто заметила на противоположной стенке интереснейшую картину и теперь старалась запечатлеть ее в памяти. Заговорила она глухо, ни на кого не глядя – прямо как древняя старуха, обиженная на всех своих отпрысков разом.
– Я сама придумала эти рецепты. И я не ожидала, что они окажутся настолько банальными и что их скопируют даже… в другой программе. Обещаю, это не повторится.
Тут звонкой песней взорвался Аллочкин мобильник – неожиданно оптимистической мелодией с подвываниями и совсем уж несуразными «Йей-йей-йей». Воистину эта женщина – воплощенная загадка.
– Да, Павел Николаевич, – сказала Аллочка в трубку, по очереди метнув быстрый взгляд и в меня, и в Еку. – Да, у нас все нормально. Да, никаких проблем. Да, отличный прогон, через секунду отправлю вам копию. Да, у мамаши Пуляр раньше готовили отличный омлет. И не забудьте сапоги, если пойдете за устрицами. Всем передам. Все скажу. Отдыхайте спокойно. До встречи!