Есть!
Шрифт:
Секретарша неприкаянно послонялась по комнате, потом все же уселась за компьютер и, воровато скашивая на меня глазки, застучала по клавишам. «Роман пишет», – почему-то решила я. Если так, то девчонку и в самом деле жаль.
Когда я писала свой первый роман, я относилась к этому труду так серьезно, будто от него зависела судьба минимум нескольких поколений. Еще помню, как Тот Человек присутствовал при рождении нескольких моих бумажных младенцев (других, небумажных, тем паче никто не дождался) и с бережным напором акушерки принимал многостраничных детей. Увы, младенцы оказались не из тех, которыми можно гордиться, а Тот Человек, как я уже рассказывала, где-то обронил интерес и ко мне, и к моему творчеству разом. Недавно я встретила его в «Сириусе», и он глянул – как выстрелил – мимо меня. Не узнал!
Надо бы рассказать об этом Дориану.
– Дашка! – очень вовремя крикнул из-за двери прекрасный доктор, и секретарша снялась с места без разбега.
Мне ужасно захотелось прочесть то, что скрывалось за щитом ноутбука. Я не успела встать, как дверь снова открылась и прямо на меня, улыбаясь, пошла новая звезда канала «Есть!» Ека Парусинская.
– Здравствуй, Геня! – приветливо сказала Ека и дружески коснулась моего плеча. Легонечко так прикоснулась, отработанным жестом. Не помню, кстати, чтобы мы переходили с ней на «ты».
– До свидания, Геня!
Ека удалилась, а Дориан выскочил из кабинета, мечтательно ковыряя зубочисткой в ухе. У прекрасного доктора такая степень уверенности в себе, что он демонстрирует не самые этикетные привычки. Никак не привыкну к тому, что он снимает ботинки во время консультаций и с наслаждением шевелит пальцами – во-первых, очень хочется сделать то же самое, во-вторых, это дико отвлекает от беседы. Не исключено, что Дориану это и нужно. И то и другое.
– Прошу прощения, – неискренне сказал доктор, увлекая меня в кабинет. Там пахло Екиным ванильно-вонючим парфюмом и немного едким зеленым мылом, которым, подозреваю, по старинке мыл голову Дориан.
Опять все повторилось, как в игрушке-симуляторе, где моя героиня постоянно попадается на удочку: я забыла, как красив Дориан, и смотрела на него раскрыв рот.
– Новая болящая?
– Геня, я не обсуждаю пациентов. Единственный болящий, которого я готов с вами обсуждать, – вы сами.
И пошел гордой поступью к столу, и уселся, демонстрируя тонкий профиль. Вот он – в буквальном смысле – тонкий психолог.
– А как вообще дела? – снизошел.
– Спасибо, что спросили! Потому что дела уже совсем не похожи на дела. Знаете, как бывает, когда вокруг все рушится.
Дориан весело хрюкнул. Когда я начинала к нему ходить, честно подозревала его в желании озолотиться, а вовсе не в стремлении помочь. Я ошибалась – эти два намерения в нем гармонично сочетались.
– Я не случайно спросила у вас про ванильную барышню. Это наша новая сотрудница, и она меня преследует.
– А если ей кажется, что все происходит в точности наоборот?
Я вскинулась:
– Она вам так сказала?
– Да она вообще меня не интересует, Геня! Меня интересуете вы!
Не получалось у нас сегодня контакта. Да что там контакт – не было и завалященького взаимопонимания. Дориан не желал обсуждать Еку, а я хотела поговорить именно о ней. Но поскольку время оплачено (Дашка или как там ее забрала деньги непосредственно на входе в святую обитель психоанализа), прощаться я как практичный человек не стала. Что ж, существует хороший старый способ отвлечься от мучительной проблемы – вовремя переключиться на другой нарыв, пусть даже он пребывает в относительно спокойном состоянии.
Я начала рассказывать Дориану про Того Человека. Про то, как я встретила его недавно в магазине, а он меня не узнал.
– Господи, ну а вы-то зачем его узнали? Вы что, все еще его помните? – удивился прекрасный доктор.
Именно доктор Дориан Грей помог мне избавиться от призрака неудачной любви (если бы она была пирогом, то внутри он оказался бы сырым, а снизу подгоревшим, с чернявенькой, как прежняя секретарша, корочкой). Агнесса вручила доктору мои жалкие – пусть и живые – останки, а он заново – играючи! – собрал из них нового, жизнеспособного человека.
В этом самом кабинете я рассказала Дориану то, что не решалась признавать. Тот Человек разлюбил меня быстро и резко, сосиски варятся дольше! Минуту назад, кажется, он был одержим мной, как бесом, но минута прошла, бес улетел, и на месте любви – отвращение. Тот Человек и сам не понял, что теперь у него вместо любви – отвращение, он по инерции продолжал обнимать меня, но уже не любил. Последние крошки любви еще, впрочем, сыпались, но их было вопиюще мало, даже колобок не слепишь. Зато отвращения становилось все больше. Я не могла поверить: это Тот самый Человек, который убил несколько лет на красивые рассказы о своей любви ко мне.
Отвращение к себе – совсем другое дело, но видеть, как тем же отвращением – возможно, даже крепче заваренным, пропитывается до краев единственно нужный тебе человек… Когда он целует тебя и ему противно, когда он звонит и ненавидит тебя за то, что ты существуешь…
Сейчас я ковыряюсь ножом в ране, но это помогает не думать о Еке.
– Вы тратите уйму времени на описания, – перебил меня тогда Дориан, – я бы сказал проще. Вы ему надоели, вот и все.
– Надоела? Я?! Смехотворно! Этого просто не может быть!
– Может, – сказал жестокий доктор. – Все друг другу надоедают. Рано или поздно.
Когда я наконец поняла, что имеет в виду Дориан, мне стало легче. И я пошла на поправку – с того самого дня. Собственно говоря, я продолжаю к ней идти – потому что окончательно избавиться от тени Того Человека пока не удалось, но я давно смотрю на это затемнение как на нечто весьма условно относящееся к моей жизни.