Естественное убийство – 2. Подозреваемые
Шрифт:
– Так называют работники морга тех, кто застрелился, – ткнул он маркером в колонку. – Выстрел в голову не похож на то, что показывают в кино. От выстрела в упор голова раскалывается, как спелый арбуз. Сносит полчерепа, отрывается челюсть, вышибает глаза, – всё сказанное Северный аккуратно и разборчиво записал в столбик. – Для приличия и за большие бабки санитары будут набивать череп «самострельца» ватой, конструировать голову из проволоки, подстраивать недостающее. Делать посмертную маску. Поэтому простим им их незатейливый юморок. Как ещё таких назвать, как не «фантомасами». Улавливаете?
Не дожидаясь реакции, в следующей колонке Северный вывел:
«Засранцы»
— Этих не любят ещё больше, чем «фантомасов». Повешенные. Вынутые мёртвыми из петли. Дежурные санитары обычно бросают жребий, кому раздевать и отмывать загаженный труп висельника. При удушении расслабляются сфинктеры прямой кишки и мочевого пузыря. Содержимое и запах унитаза ни у кого не вызывает жалости. Особенно у санитаров морга. Впрочем, если родители повесившегося сынишки-подростка хорошо заплатят, то санитары будут бороться за право вытереть зад такому парню. Затем с лица ещё надо убирать гематомы – жуткие синие пятна – и забивать в глотку распухший язык. Чтобы покойник прилично выглядел в гробу и его маменька и папенька могли его выставить на достойное погребение. Жуткие синие пятна до конца, как правило, не убираются… Да и язык заколачивается не полностью. Так что если любимая бабушка или любимая девушка захотят поцеловать покойного перед его окончательной отгрузкой под землю или в печь крематория, то рвотный рефлекс – самое милое из того набора физиологических реакций, что их ожидает.
Тридцать пар детских и юношеских глаз смотрели на Северного с ужасом.
– Если кому-то плохо… Из детей! – уточнил Всеволод Алексеевич. – Он может покинуть помещение. Подростки остаются на своих местах. Понятно? – рявкнул он. – Аня, – уже куда нежнее и мягче обратился он к маленькой Толоконниковой, – ты как себя чувствуешь? Не хочешь выйти из класса?
– Нет! Мне жутко интересно, хотя и жутко страшно! – сделала польщённая личным вниманием девчушка большие глаза.
– Вот и хорошо. Внимательно смотрим и слушаем дальше:
«Соньки»
Озаглавил Северный следующую колонку.
– Так на жаргоне всё тех же циничных санитаров морга называются травящиеся снотворными и психотропными таблетками. А какие ещё «яды» под рукой у несчастного подростка? Перекошенные в последней бессознательной судороге лица напоминают кошмар. Уму непостижимо, какие красавицы и красавцы при этом превращаются в чудовищ! Вы даже представить себе не можете. Разминать и ставить на место одеревеневшие лицевые мускулы – работа санитарам до седьмого пота. Поэтому её никто не торопится делать без крутой, сами понимаете, мзды. Ну, да у вас у всех небедные родители – заплатят, если что. Но главное, даже перекошенной «сонькой» стать не так-то просто! Дело в том, что и «недобор» таблеток, и «передоз» вызывают однозначную реакцию организма – рвоту. Обильную, некрасивую, отвратительную рвоту. По загаженному уже полу «сонька» кидается в ванную комнату или в туалет. Поскальзывается, ударяется головой об унитаз или край ванны, теряет сознание и захлёбывается в рвотных массах. Так «соньку» и находят – в блевотине, с разбитым лицом… И никакой антураж типа оставленной романтической записки под свечой и лепестков роз на одеяле уже не сделает смерть «соньки» красивой… Следующие клиенты называются… – Всеволод Алексеевич вывел:
«Боксёры»
– А это – ласковое прозвище самосожженцев. Если им повезло – то есть они не скончались в страшных мучениях от ожогов, а сразу потеряли сознание и дали огню доделать своё дело, – мышцы укорачиваются и навеки оставляют руки и ноги полусогнутыми. Причём руки выставлены вперёд именно что в боксёрской стойке, а колени подтянуты к животу. Распрямить всё это возможно только насильно. А именно – посмертной расчленёнкой, чтобы хоть в гроб было что уложить любящей родне. Если не совсем понятно – объясняю: санитары рубят такой труп на куски. О запахе горелой плоти я промолчу. Вы, слава богу, не способны это оценить. Дополнительно сообщу моему юному анонимному интересанту не упомянутые им способы поквитаться с жестокой жизнью. – Северный снова заскрипел маркером:
«Нафаршированные»
– Совершенно верно было замечено у мало кому из вас, неандертальцев, известного Александра Островского в забавной пьесе про семейные отношения и утопленницу «Гроза». Люди не летают, как птицы. Люди шмякаются об асфальт с ускорением девять целых и восемь десятых метра в секунду, как и положено учебником физики. Шмякаются и… растекаются внутри одёжек. Кости и мышцы превращаются в фарш. «Нафаршированный» – ещё одно словечко из морга. Простите санитаров, но такие самоубийцы тоже прибавляют лишней работы. Сперва упаковывают то, что от них осталось, в целлофановый комбинезон, затем окутывают прослойкой из ваты и ветоши и лишь потом одевают и укладывают в гроб. И всё равно кое-что просачивается. Жуткое зрелище, поверьте на слово. И ещё… – Северный вывел в последней колонке:
«Огарок»
– Так ласково называют отравившихся едкими жидкостями, потёки которых страшно обезображивают лицо. Но главное, если ты, как тебе показалось – мужественно! – глотнул уксусной кислоты, мгновенно сжигается слизистая рта, пищевод и желудок. Ты умрёшь, непременно умрёшь. Но через пару суток. И будешь постоянно рвать. И изо рта у тебя будет идти пена. А боль, испытываемая тобой, будет кошмарна. Умрёшь обязательно. И обязательно – в страшных муках. В морге бедные санитары ломают голову, как замазать обугленные следы от кислоты. И в конце концов родственники видят в гробу белую алебастровую маску. Мать родная испугается, не то что пришедший уронить покаянную слезу любимый человек… Достаточно примеров? Но знаете, что главное, детки и подростки? Главное вот что… – Северный огромными размашистыми заглавными буквами написал под названиями колонок поперёк:
САМОУБИЙЦЫ – ТРУСЛИВЫЕ ДУРАКИ!
— Потому что умный и смелый человек всегда найдёт решение, совместимое с жизнью собственного тела. Пользуясь собственным интеллектом и собственной душой. Смерть ничего не решает. Смерть – это даже не бегство. Потому что бегут куда-то. А смерть – это ничто. Тот, кто решает убить себя, потому что его не любят, потому что его не понимают или, например, не купили кожаную куртку, – законченный глупец. Не любят? Добивайся или смирись. Не понимают? Объясни или уходи. Не устраивает мир, в котором живёшь? Построй свой собственный и живи в нём. Или, на худой конец, поговори… С мамой. С папой. С другом. Хоть с кем-нибудь… Со мной.
Класс молчал. Северный смотрел на детей и подростков. Дети и подростки смотрели на Северного. Сеня смотрел на Дария с невыразимой любовью, и, кажется, пацану сегодня грозил папин душещипательный трёп до седьмых петухов. Бедный Дарий!
В дверь энергично внеслась Анжела Степановна, таща за собой сухопарого старичка.
– Всеволод Алексеевич, вы закончили? – строго уставилась она на Северного.
– О да. На сегодня, я полагаю, деткам более чем достаточно судебно-медицинской экспертизы, – он взял губку и быстро стёр всё написанное на флипчарте.
Дети и подростки открыты миру в большей степени образного мышления. Тем и защищены. А вот тридцатилетнюю классную даму – законсервированную неумёху – очень даже может случиться, что и не очень обрадует подобная «наглядная агитация». Точнее, антиагитация.
– Тогда после небольшого перерыва вам расскажет о своей профессии учёный-кристаллограф! – обратилась директриса к классу.
– Мы не хотим кристаллографа! – пискнула раскрасневшаяся девушка, явно мечтающая стать врачом.
– И перерыва не хотим! – снова расхлябанно с места заявил Еремеев.