Естественный отбор
Шрифт:
— Ах вот вы о чем! — всплеснул руками Походин. — Для твоего папаши это не было секретом, голубушка. Да и судимости-то, смехота одна — мелкая фарца, фармазонство, так сказать. Теперь это называется бизнесом и не рассматривается как преступление Уголовным кодексом. А что стряслось, голубушка? Неужто лагерное нутро из… из Серафима проглянуло?
— Проглянуло… Даже соизволили угрожать моей «нежной» заднице нарами и тюремными коблами…
— От ревности, от ревности занесло Симу Косоротую.
— Вы и лагерную кличку
— Я про Мучника все… досконально все знаю, голубушка. Так сказать, по долгу службы… Вас интересует — по его ли заказу в Останкине громыхнуло, не так ли?
— Там Серафим ни при чем.
— Неисповедимы пути Господни, — нахмурился Походин. — Коли он мог заказать Скифа, мог и тебя, Ольга Викторовна, так сказать, оприходовать.
— Зачем ему меня «приходовать»?
— Хапнуть вами нажитое и, пардон, в Америку.
— Что же мне теперь — тоже «приходовать» Мучника или развестись с ним?
— Второе, — почему-то порозовев до макушки, моментально отозвался Походин. — Развод, голубушка! Разводитесь без сомнений и колебаний!
«Что это с плешивым?» — удивилась Ольга, а вслух сказала:
— Он же в суде на меня ушат дерьма выльет. В «желтой прессе» и по тусовкам мыть кости со стиральным порошком мне будут. Да и потом Сима в покое меня не оставит…
— Оставит, если тут же снова сочетаетесь законным, так сказать, браком.
— Со Скифом? — стараясь не выдать волнения, засмеялась Ольга. — Увы, как пелось в песне вашей юности, женераль: «Наши судьбы — две дороги, перекресток позади».
— И правильно, голубушка!.. «Наружка» мне донесла, что у Скифа роман наметился с вдовушкой, его квартирной хозяйкой, — заметил как о чем-то несущественном тот. — Изголодалась, видно, по мужику, сердечная… Муж-то у нее сразу полег в Чечне.
— Жаль! — подстроилась под его тон Ольга. — А я, было, настроилась месячишко-другой погулять с ним…
— Вам ли о нем жалеть, ненаглядная моя! На вашу руку и сердце есть более достойный кандидат, чем международный преступник Скиф, — после некоторого раздумья вкрадчиво произнес Походин.
— Кто же этот рыцарь без страха и упрека? — рассеянно поинтересовалась Ольга.
— Вот именно — «без страха и упрека» и давно вожделеющий вас, голубушка, — дрогнувшим от волнения голосом произнес Походин, пригладив слипшийся пух на плешивой розовой макушке. — Жена у меня, вы в курсе, давно по неизлечимой болезни преставилась. Сын уже взрослый. А мои пятьдесят пять, так сказать, еще не вечер… А уж Виктор Иванович, папашка-то ваш, как будет рад.
— Вы это серьезно? — вытаращила глаза Ольга и, не выдержав, прыснула в кулак.
— Зря смеетесь, Ольга Викторовна, — горячо зашептал Походин. — На вашу личную жизнь, боже упаси, я не покушаюсь. Хотите со Скифом, хотите хоть с кем… А хотите, в Швейцарии с дочерью живите, а я здесь, на делах, так сказать, семейной фирмы буду. Надоедать своим присутствием и ревновать вас не буду, голубушка вы моя ненаглядная, не буду, вот те крест…
— Господи, что за бред!.. Вы давно в зеркало смотрелись, Николай Трофимович?
— Отчего же — бред? Вы только подумайте: объединив наши капиталы с капиталами вашего отца, мы не только танзанийские алмазы под семейный контроль возьмем, но и здесь, в России, будем самому черту не по зубам.
— Вот в чем дело! — пронзила догадка Ольгу. — Не мытьем, так катаньем, значит, хотите с папашей оставить меня с голой задницей, чтобы от «сухого молока» впредь нос не воротила? — пристально посмотрев на Походина, выпалила она. — Следовательно, взрыв в Останкине — не заказ Мучника, а артиллерийская подготовка к твоим матримониальным хлопотам? Что глазами хлопаешь, мой плешивый Ромео?..
— Но-но-но! — злобно зыркнул по сторонам Походин. — Если бы плешивый Ромео не привлек тебя десять лет назад к сотрудничеству с органами, была бы ты сейчас телезвездой и с нынешними капиталами? Не больно-то позволяй себе!..
— Плохо ты меня знаешь, мухомор, — сквозь зубы процедила Ольга. — Я еще не то себе позволю! Отныне ни одной сделки с «сухим молоком», ни одного «Калашникова» через мою фирму. А станешь возникать — колонию номер тринадцать в Тагиле, для высокопоставленных подонков, я тебе в лучшем виде обеспечу…
— Пугать Походина? — осклабился генерал. — Можно и впрямь твоему Скифу в Гаагском трибунале оказаться, а тебе — на нарах в Мордовии. С Походина-то и Мучника взятки гладки — в сделках с «сухим молоком» их подписи не засветились.
— Как, говоришь, фамилия пассии Скифа? — приложив к глазам платок, вдруг всхлипнула Ольга.
— Павлова, кажется, — смешался Походин.
— Ее отец в Афганистане полком командовал?
— Ну, командовал, потом проворовался и застрелился от позора.
Ольга отняла от глаз платок и посмотрела на собеседника так, что у того засосало под ложечкой в предчувствии чего-то непоправимого:
— На полковника Павлова генерал Походин и один мой близкий родственник повесили караваны наркотиков, которые он якобы переправлял из Афганистана в Союз. Ты представляешь, что будет, если вся правда о тех караванах появится в газетах? Причем не только в российских, но и в английских, швейцарских…
Глазки Походина забегали по сторонам, но он быстро взял себя в руки.
— Ха-ха! — вымученно хохотнул он. — Когда это было-то?.. Уж и государства того не существует… А как ты докажешь про ту наркоту?
— Спокойно, — усмехнулась Ольга. — Душманский полевой командир Хабибулла и его люди, приводившие тебе на границу верблюжьи караваны с наркотиками, готовы в любой момент, в любой стране поклясться на Коране и дать показания следователям российской Генеральной прокуратуры на сей предмет.