Естественный отбор
Шрифт:
— Ты, Кобидзе, вертушечник, а в самолетах понимаешь? — спросил Походин.
— Кобидзе понымаит во всом, что лэтаит, Николай Трофимович, — отозвался тот, коверкая слова на кавказский манер, хотя вырос в России и отлично говорил по-русски.
— На этот раз будут большие деньги, Кобидзе, по… по линии «Феникс».
— «Фэникс» приказывает — Кобидзе дэлаит! Болшие дэнги — болше дэлаит и нэ задает лишних вопросов.
— И правильно, — вымученно улыбнулся Походин. — Без лишних вопросов — крепче сон.
На
— Месье Фридман, надеюсь, мои дела в порядке? — спросила Ольга.
— В адвокатской конторе «Фридман и сыновья» дела клиентов всегда в порядке, мадам, — с достоинством ответил тот, кивнув на портфель.
Родители месье Фридмана были выходцами из Гомеля, поэтому он неплохо говорил по-русски.
— А раз так, тогда в банк к нотариусу.
Дело, ради которого Ольга тайно прилетела в Женеву, заняло у нотариуса около часа.
Когда все было закончено, месье Фридман, присутствующий при сем, поднял на Ольгу печальные еврейские глаза:
— Вы, русские, стали такие непредсказуемые. С вами страшно иметь дело…
— Русские — фаталисты, месье Фридман, — ответила Ольга. — Мы верим, что у Бога на скрижалях все наши судьбы по минутам расписаны…
— Понимаю, — улыбнулся месье. — Бог не выдаст — свинья не съест.
— Будем надеяться, месье. Будем надеяться… Однако вы сделаете мне большое одолжение, если об акте, свершившемся здесь, сообщите моему отцу не ранее чем завтра.
— Господина Коробова опасно иметь во врагах, поймите меня правильно, мадам.
— Я поняла вас, месье, — протянула ему тугой пакет Ольга. — Надеюсь, ваш гонорар подтвердит это.
Месье Фридман пухлыми пальцами ощупал пакет и удовлетворенно кивнул седой головой.
В Москву Ольга вернулась далеко за полночь. Волк встретил ее у ворот загородного дома. Он с радостным визгом облизал ее лицо, сняв напряжение этого длинного, длинного дня.
Вместе с Волком Ольга прошла в дом. Из спальни доносился богатырский храп пьяного Симы. Она быстро приняла душ, потом выпила залпом бокал неразбавленного кампари и без сил рухнула в гостиной на диван. Пес устроился рядом на коврике.
ГЛАВА 21
Бремя славы сверкает позолотой, но гнетет не меньше другого бремени. Как ни привыкла Ольга за годы работы в телеэфире быть всегда на виду, все же удел королевы грез часто тяготил ее. Порой она мечтала даже попасть в отдельную больничную палату, запереться в ней на неделю от жадных, похотливых глаз, льстивых улыбок и лживых речей.
Сегодня у нее выпал по-настоящему свободный день: на телевидении отменили монтаж передачи, а дела в офисе бросила она на Серафима. Сегодня она решила устроить себе нечто похожее на день рождения.
Летом ей исполнилось тридцать три. Из своего возраста она секретов не делала, но все эти банкеты, корзины с цветами и чествования были праздником не для нее. Ольге хотелось дня рождения только для себя одной, как ей устраивала в детстве горячо любимая бабушка. К ней она попадала обычно на второй день. Первый день проводила в кругу семьи.
Утром — подарок. Днем — торт со свечами. А вечером родители собирали разношерстных, но неизменно «нужных» гостей. Ее слепил блеск золота и бриллиантов на супругах гостей, душил их плотно спаянный мир с его связями, зависимостью, обязательствами. Вечером центром внимания была не она, а ее «номенклатурный» папа, умело дирижирующий гостями. Да, в детстве и юности вечно занятые своими проблемами родители ее не баловали: на — и отвяжись!
Пусть она плохая мать и никудышная жена, но она хочет хоть один день в году жить для себя, не принадлежать всем сразу. Никто еще не дарил ей свободное время. Даже болонка мечтает побегать на свободе, хотя бы и в ошейнике.
Когда она покидала офис, Мучник страдальчески в приемной вознес глаза к потолку:
— Оля, прошу тебя — только не пей!
Стоявшая рядом секретарша Светка только гаденько хихикнула…
Нашел муженек, перед кем выставлять ее в виде пьянчужки, подонок голубой! Еще и папочка позвонил с утра из Цюриха и вывел из себя:
— Ты теряешь из-за глупого упрямства большие деньги!.. Есть договоренность о поставках крупной партии «сухого молока» в одну развивающуюся страну, независимость которой никто не признает… О чем ты там думаешь, черт тебя подери, идиотка!.. Не думаешь о себе — подумай о дочери…
— Опоздал, папочка, уже подумала! — сказала она и повесила трубку.
Ольга вышла из офиса в легкой песцовой шубке, с вольно рассыпанными по плечам волосами, в белых брючках, заправленных в высокие сапожки.
С водителем за рулем, охранником и стукачом по совместительству, разговаривать не стала, небрежным жестом отослав его из машины. Парень вытаращил глаза и выпятил губищи:
— Серафим Ерофеич не велели…
— Плевала я на Серафима Ерофеича с его «не велели». Так и скажи ему, чучело!
Она нервно посигналила охране, но витые позолоченные створки ворот, как назло, долго не расходились.
— Цепь на моторе заклинило, — оправдывался привратник, высунувшись из своей золоченой будки.
— Мозги у вас у всех заклинило!
Ольга нарочито медленно выезжала на проезжую часть, несмотря на отчаянный свист уличного регулировщика. Потом еще и притормозила, чтобы проверить, тронутся ли вслед за ней на своей машине Хряк и Бабахла. Но те продолжали потирать розовые уши на балконе. Не иначе как Мучник послал своих вертухаев высмотреть, в какую сторону она поедет.