Естественный отбор
Шрифт:
— Не сердитесь. Но я помню все, что он велел передать Василию Петровичу Луковкину.
— Луковкин — это я.
— Я сразу догадалась. Вот его слова. Он заставил меня их два раза повторить:
«Брат Александр выписался из больницы и поправляется успешно и просит не беспокоиться».
— Угу, спасибо. Говоривший не назвался?
— Нет, сказал, вы его все равно узнаете по воле Божьей.
— Еще раз спасибо, обрадовали. А невеселый звонок?
— Он от нашего общего хорошего друга, — сказала Аня, словно не желая больше разговаривать, отвернулась и долго молчала.
— Что-нибудь случилось?
— Друг настойчиво рекомендует вам уехать подальше за Урал. Иначе он не гарантирует вам безопасность.
— Передайте ему, о своей безопасности я сам позабочусь. Кто он? Вы мне его можете назвать? Ходите вы вокруг да около, в пионерские тайны играете.
Аня снова примолкла и отвернулась.
— Он просил называть его просто хорошим другом. Уверял, что вы с ним давно знакомы, но сейчас не время раскрывать карты. Связь с ним будете держать через меня. Он так мне сказал.
— Ваш телефон прослушивается, я уверен.
— Он звонит всегда мне на работу, а у нас тысячи звонков за день в «Скорой».
Аня отошла в сторону, потом со смешным вызовом глянула на Скифа:
— Я вам не навязываюсь. Я только передала слова вашего друга.
— Губы накрасила тоже для друга? — как бы извиняясь, улыбнулся Скиф.
— Но только не для вас. — Аня надула накрашенные губки.
— Тогда пойдем!
— Куда еще? Никуда я с вами не пойду.
— Мы пойдем смотреть кино в целях конспирации, — сказал Скиф, согревая ее руку в варежке в своих ладонях. — Только сначала зайдем в магазин и купим видеомагнитофон. Не бойтесь — деньги заработаны честным трудом. Только вот налоги не плачены.
— Вот видите, вы всегда идете на нарушение закона, — Аня с укоризной глянула ему прямо в глаза.
— Я столько в своей жизни заплатил налогов, в том числе и собственной кровью, что можно мне простить этот маленький грешок. А с вас государство тоже взяло налог немалый — мужа и отца, так что совесть ваша может быть чиста до самой смерти.
— Вы же сами говорили, что вам у меня бывать опасно.
— Опасно и по улице ходить, машина задавить может. Но должен же вам кто-то отремонтировать ваш телефон…
Скиф хотел галантно взять ее под локоть, но Аня вспыхнула как маков цвет от возмущения:
— Водите под ручку лучше ваших барышень из ресторана!
Скиф не стал спорить. В конце концов, что здесь такого, если разведенный мужчина заглянет на огонек к вдове? Все по правилам конспирации, навязанной ему неизвестным другом и благодетелем.
Он не рассказал Ане, что перед самым звонком видел ее во сне с вязаньем в руках. Нитки рвались и путались, а Скиф помогал ей, держа натянутую нить. В сны свои он уже не верил, а если все-таки они сбывались, то это были не сны, а что-то другое, пугающее.
В его сновидениях теперь не было никакой экзотики, но тем не менее они даже ему самому казались странными. Они были немые, в них никто никогда не разговаривал, только взгляды выражали все. Была какая-то музыка, не игра на музыкальных инструментах и не пение, а какие-то приглушенные, но все же мелодичные звуки.
Горы снились ему с самого раннего детства, хотя в то время он их никогда не видел. И большей частью он все куда-то ехал, вернее, торопливо добирался на поездах, электричках и самолетах.
В Афгане он увидел точь-в-точь такие же красновато-коричневые горы, как в детских снах. Сновидения повторялись и продолжались, словно он просматривал в них одну большую киноленту неизвестной ему жизни. Теперь он уже знал, что случилось с полковником Павловым. С ним во сне они добирались на разбитой афганской «кукушке» к какому-то контрольно-пропускному пункту, стоявшему на выходе из горных ущелий на широкую плоскую равнину.
В поезде они ехали среди душманов, от которых будто бы скрывались. На КПП у них долго и придирчиво изучали какие-то белые листы бумаги, служившие пропусками. Солдаты отобрали эти листки и стали заворачивать в них черные шарики опия и бросать в корзину, доверху наполненную такими шариками, завернутыми в бумагу.
Потом их посадили в «Волгу», за рулем которой сидел незнакомый генерал. По дороге он вытащил пистолет, обернулся и выстрелил сначала в Павлова, затем в Скифа.
Скиф недолго возился с телефоном старинной советской конструкции. Дело было в проводках, которые не хотели давать плотный контакт.
За работой он иногда бросал взгляд искоса на хозяйку, которая почему-то не хотела одна без него смотреть кино по новому видику, а терпеливо ожидала, когда наконец ее злополучный телефон вернется на свою полочку.
Скиф жалел Аню как сестру-вековушку, может быть, поэтому его ухаживания были такими неловкими, мальчишескими. Ему просто хотелось подойти и погладить ее по голове, однако он на это так и не решился.
Фильм из гангстерской жизни китайцев в Гонконге смотреть было неинтересно, но уйти просто так раньше времени было бы нетактично.
— Ты на экран смотри, а не на меня, — недовольно проворчал Скиф, краем глаза поймав ее взгляд.
— Это я так, — потупилась Аня. — Вы очень похожи на моего отца. Вы все, афганцы, на него похожи.
Скиф круто повернулся к ней и привлек к себе ее руки.
— Анюта, что мне сделать, чтобы не было так больно?
— Лучше никогда не вспоминайте об этом со своими друзьями…
Самоубийство полковника Павлова навсегда останется загадкой для его семьи и однополчан. Ветераны за поминальной чаркой качнут головой и согласятся с утешительной легендой, что нравственное чувство полковника не вынесло непосильного груза ответственности за сотни загубленных жизней и искалеченных судеб крепких молодых парней, которых ему пришлось посылать на верную смерть.