Естественный отбор
Шрифт:
— Чужие уши к чему?.. Пусть напарник сходит и спросит у него.
— Понял, товарищ полковник, — отозвался сообразительный охранник.
Напарник сходил и получил разрешение пропустить Чугуева.
Небритый, с отечным лицом, экс-фаворит встретил его в большом холле, увешанном картинами художников-авангардистов: летающие по небу среди стай рыб трансформированные дома, цветные линии, похожие на извивающихся червей, перекошенные лица с провалами ртов в окружении ржавых консервных банок и строительной арматуры…
— Теще с женой в самый кайф, а по мне эту блевотину бомжам бы на свалку, — перехватив удивленный взгляд Чугуева на картины, усмехнулся экс-фаворит. — Какими судьбами, Геннадий Васильевич?
— Дело привело, Борис Иванович, — сдержанно ответил Чугуев, покосившись на тумбочку с телефоном.
Экс-фаворит понимающе кивнул и молча проследовал на застекленную веранду.
Неотапливаемая веранда была сплошь заставлена дубовыми бочками, а один из углов занимала гора скукоженных от мороза яблок. Экс-фаворит оглянулся на дверь и достал спрятанную в яблоках бутылку водки.
— Теща признает огурчики с помидорчиками и капусту лишь собственного посола, — выудив из бочки по соленому огурцу, пояснил он. — Кулацкая порода, из старообрядцев…
— Свое-то, оно безопасней, — вступился за тещу Чугуев. — За ваше здоровье, Борис Иванович.
— На сколько твое дело потянет? — пошутил тот, хрустя огурцом.
— Почитайте и сами определите, — протянул ему ксерокс «чистосердечного признания» Чугуев.
Экс-фаворит прочитал и равнодушно пожал плечами:
— Ну, грохнул плешивый журналистку, по нашим временам — не событие. А признание исполнителя?.. Во-первых, по закону это доказательство весьма сомнительное. Во-вторых, адвокат Походина как дважды два докажет, что было оно получено с применением недозволенных методов, что, думаю, так и есть…
— А фамилия Коробов вам ничего не говорит?
— Конкурирующая фирма «СКИФЪ», слышал в «Новостях». Пакостная бабенка была, но цепкая, своего не упускала и чужим не брезговала… Теперь, надо полагать, в ее кресло сам Походин сядет?
— Если вы ему позволите, Борис Иванович.
— А как я не позволю?..
— К отцу ее с этой бумажкой дорожку протоптать бы.
— А кто у покойницы отец?
— Вы не в курсе? — удивился Чугуев.
— Я ж волгарь… В вашей долбаной Москве кто кому брат и сват, не успел еще до конца въехать. А теперь зачем мне въезжать?
— Читал в газетах, как на вас катят…
— Катят, Гена, робяты-дерьмократы по полной программе. Прут всей кодлой, — с пьяным надрывом пожаловался экс-фаворит. — На меня одного лежачего теперь все дерьмо сливают.
А я последнего слова не сказал. Но скажу. Так скажу, что от всей их межпухи пух с перьями полетят! Впрочем, ну их к едрене фене!.. Лучше еще по стопарю.
— За рулем я…
Подождав, пока экс-фаворит выпьет и похрумкает огурцом, Чугуев, оглянувшись опасливо на дверь, сказал шепотом:
— Виктор Иванович Коробов — ее отец. Тот, из Общего отдела ЦК КПСС. Который ныне дела крутит в Цюрихе. Тот самый, Борис Иванович, смекаете?..
Экс-фаворит поперхнулся, застыл с вытаращенными глазами и с огурцом во рту.
— Я не ослышался, Гена? — наконец просипел он. — Отвечаешь за информацию?
— Головой…
— Надо же, на ловца и зверь бежит! — пробормотал экс-фаворит. — Сколько за бумагу просишь?
— Смотря сколько вы из Походина за нее выжмете.
— Выжимать бабки — я мимо. Журналюги и стукачи даже на толчке расслабиться не дают, и вообще, при моем политическом статусе… А почему бы тебе самому Походину яйца не прищемить?.. Бздишь, что ли?..
— Возможность-то прищемить есть, да не про мою честь. Извиняйте, Борис Иванович, — разочарованно протянул Чугуев, убирая «чистосердечное» в карман. — Промашечка вышла…
— Постой! — сдавленным голосом бросил тот. — Мысль пришла. Оригинал у тебя есть?
— Ну-у…
— Впрочем, для моей «мысли» хватит и ксерокса. За сколько сторгуемся?
— Воля ваша…
— Жди тут.
Экс-фаворит быстрым шагом ушел в дом. Чугуев вытер вспотевший от напряжения лоб.
Появившийся через несколько минут экс-фаворит сунул ему нераспечатанную пачку стодолларовых банкнот и выхватил ксерокс, будто боясь, что он передумает отдавать его.
«Ишь, как глаз загорелся! — удивился Чугуев. — Продешевил ты, Гена. Но с паршивой овцы хоть шерсти клок».
— Оценил, что ты, полковник, с этой бумагой ко мне пришел, — сказал экс-фаворит на прощание. — Намекни плешивому, что его карта может тузом козырным быть бита… Постарайся за неделю дожать его. Упрется рогом или решится на подозрительные телодвижения, сразу звони — мои мальчики его бандитам с радостью устроят детский плач на лужайке.
— И на том спасибо, — усмехнулся Чугуев и, чтобы снять напряжение, налил себе полстакана водки.
— Главное, не киксовать. Нахрапом его, Гена, нахрапом! — сказал экс-фаворит и раскатисто захохотал. — Представляю морду Походина, когда ты ему этот вексель к оплате предъявишь!.. Ха-ха-ха!!!
«Экс-фаворит прав, тряхнуть плешивого стоило бы, — уговаривал себя Чугуев по дороге домой. — Он еще на афганской наркоте миллионы сколотил. А ты, Геннадий Васильевич?.. Лох ты нищий по его меркам. Всю черную работу кто за него делал? Сколько ты за его «лимоны» греха смертного на душу взял… Плешивый той афганской наркотой всю жизнь твою, можно сказать, как плугом, перепахал… Ходил бы ныне в штанах с лампасами, Геннадий Васильевич, по родной Конторе и не дрожал бы как заячий хвост при одном упоминании Инквизитора… Уж коли такой случай бог послал — баксы на бочку, плешивый, или «чистосердечное» Хозяину уйдет… Сам не за красивые глаза чемоданы компромата на рыжих и кудрявых ему в Цюрих сливаешь… Да-а… Очумелые «завлабы» с вашей подачи пещерный капитализм в больную Россию фуксиком протащили — вот и кушайте свое дерьмо, ребята! Жрите его солдатскими черпаками из позолоченного корыта… Жрите, как свиньи, а мы вам подхрюкивать будем. Коли зазеваетесь — не обессудьте… Это у зэков выживает сильнейший, а в вашей «рыночной» буче, смердючей, кипучей, — подлейший», — засмеялся Чугуев, ощущая в кармане приятную тяжесть нераспечатанной пачки стодолларовых купюр.
ГЛАВА 27
В офисе фирмы «СКИФЪ» стояла зловещая тишина. Все собрались в кабинете Ольги. Сима Мучник полулежал в кресле, стонал и тупо смотрел в пустоту. Тото Походин крутился в офисном кресле, изображая скорбь. У двери, как в почетном карауле перед Мавзолеем, застыли Хряк с Бабахлой, а за Ольгиным столом расположился Походин-старший. К удивлению Тото, в глазах его отца стояли слезы. Дрожащими пальцами он перебирал бумаги Ольги. Особенно почему-то его заинтересовал пустой фирменный бланк с ее подписью, и он отложил его в сторону. Сквозь раскрытую дверь послышался телефонный звонок и голос секретарши Светочки. Через минуту она сама на цыпочках появилась в кабинете и протянула Походину трубку радиотелефона. Тот, смахнув слезы с глаз, со скорбным видом выслушал сообщение.