Эта безумная Вселенная (сборник)

Рассел Эрик Фрэнк

Это был наводящий вопрос: да или нет? Все кончено или еще есть шанс? Корман погрузился в мучительные размышления, не понимая, что еще совсем недавно без размышлений ответил бы на этот вопрос совершенно однозначно. Да или нет? «Да» означает военную победу, власть и страх. А что означает «нет»? Пожалуй, проявление здравомыслия, вопреки упрямству. А также кардинальное изменение позиции. Неожиданно ему в голову пришло, что требуется настоящая сила характера, чтобы Отказаться от прежних взглядов и принять новые. Для этого нужно мужество. Слабый и колеблющийся никогда не сумеет этого

сделать.

— Нет, — медленно проговорил он. — Еще не поздно.

Уоррен поднялся на ноги. На его лице появилось удивление, он явно не ожидал услышать такой ответ.

— Вы хотите сказать, мистер Корман?..

— Вы не напрасно совершили свое путешествие. Можете начинать переговоры.

— На каких условиях?

— Максимально честных для обеих сторон. — Корман включил микрофон и сказал: — Передайте Роджерсу, что я приказал немедленно прекратить военные действия. Наши солдаты будут охранять территорию базы на Лани, соблюдая перемирие, необходимое для ведения переговоров. Представители Конфедерации Дракан получают право свободно пересекать линию фронта.

— Так точно, мистер Корман.

Отложив микрофон, он вновь обратился к Уоррену:

— Хотя Лани находится в миллионах миль, по космическим масштабам нас разделяет небольшое расстояние. Я бы согласился на союз между нашими планетами. Люди могли бы получить двойное гражданство, мы бы начали совместно использовать естественные ресурсы. Но я на этом не настаиваю, а лишь размышляю вслух — прекрасно понимая, что не каждому желанию суждено сбыться.

— Тем не менее ваше предложение будет рассмотрено самым серьезным образом, — заверил Кормана Уоррен и пожал его руку с юношеским энтузиазмом. — Вы большой человек, мистер Корман.

— Вы так считаете? — Корман сухо улыбнулся. — Я пытался расти в другом направлении. Возможно, я слишком поздно это понял. Но лучше поздно, чем никогда.

Когда Уоррен ушел, Корман бросил стопку документов в ящик письменного стола. Большая их часть стала ненужной. Удивительное дело: он вдруг почувствовал, что теперь дышится намного легче.

Он вышел из кабинета и сказал секретарю:

— Еще слишком рано, но я возвращаюсь домой. Позвоните, если произойдет что-нибудь срочное.

Шофер захлопнул дверцу, когда Корман шагнул на шестую ступеньку. Слабак, подумал Корман, входя в дом. Жалкий дурачок, неспособный вырваться из колеи, которую сам же и создал. По такой колее можно проездить всю жизнь.

Он спросил у горничной:

— Где моя жена?

— Вышла десять минут назад, сэр, но обещала вернуться через полчаса.

— Она взяла с собой…

— Нет, сэр. — Горничная бросила взгляд в сторону гостиной.

Он осторожно вошел в гостиную и увидел, что девочка сидит на диване, откинувшись на спинку и закрыв глаза. Рядом тихо играло радио. Он сомневался, что Татьяна включила его сама, что вообще слушала передачу. Скорее всего, кто-то просто забыл выключить приемник.

Неслышно пройдя по ковру, он выключил музыку. Татьяна открыла глаза и села прямо. Корман приблизился к диванчику, взял медведя и уселся рядом с девочкой.

— Татьяна, — сказал

он с неуклюжей мягкостью, — почему ты — ничто?

Никакого ответа, никаких перемен в лице или позе.

— Потому что у тебя никого не осталось?

Молчание.

— Никого, кто принадлежал бы тебе? — настаивал он, ощущая какую-то незнакомую тяжесть в душе. — Даже котенка?

Она посмотрела на свои туфли, но ее большие глаза были скрыты густыми ресницами. Больше она никак не отреагировала на слова Кормана.

О горечь поражения! Его пальцы мучительно сплетались и расплетались, как у человека, на которого обрушилась беда. Чужие фразы проносились в его сознании.

«Я — ничто».

«Моя кошка… Они выбросили ее».

Его взгляд слепо метался по комнате, а разум двигался по кругу, безуспешно пытаясь найти дверь в стене молчания девочки. Неужели такой двери не существует?

Он ошибался.

Он нашел ее почти случайно.

Обращаясь в большей степени к себе, чем к Татьяне, Корман едва слышно пробормотал:

— С самого раннего детства меня окружали люди. Множество людей. Но никто из них не был моим. У меня никогда не было ничего своего. Я ничто, как и ты.

Она погладила его по руке.

Пораженный до глубины души, он смотрел, как девочка неуверенно погладила его еще несколько раз, а потом быстро убрала руку. Кровь тяжело пульсировала в его венах. В нем стремительно росло нечто — и он не мог его больше удерживать в себе.

Повернувшись к девочке, он подхватил ее и посадил к себе на колени, а потом обнял и уткнулся носом в теплый затылок, провел широкой ладонью по волосам. И все это время слегка раскачивался, тихонько что-то напевая.

Она заплакала. Раньше она не могла плакать. И она плакала не так, как плачет женщина, тихо, почти неслышно, а как ребенок, громко всхлипывая, не в силах справиться со слезами.

Маленькая рука обвилась вокруг шеи Кормана, и Татьяна крепко прижалась к нему, а он продолжал раскачиваться и называл ее «малютка», бормотал какие-то глупые ободряющие слова.

Это была победа.

Не пустая.

Истинная.

Только победа над собой есть истинная победа.

Эл Стоу

Нет, они, конечно, ничего зря не делают. Может быть, тому, кто не знает, кое-какие их штучки и разные там правила покажутся довольно странными. Так ведь водить ракету в космосе — это вам не в корыте через пруд плавать!

Вот, например, этот их трюк со смешанными командами — если подумать, вполне разумная вещь. На всех полетах за земную орбиту — к Марсу, к поясу астероидов и дальше — к машинам и на прокладку курса ставят белых с Земли, потому что это они изобрели космические корабли, больше всех о них знают и как никто другой умеют с ними управляться. Зато все судовые врачи — негры, потому что по какой-то никому не известной причине у негров никогда не бывает космической болезни или тошноты от невесомости. А все бригады для наружных ремонтных работ комплектуются из марсиан, потому что они на этом собаку съели, потребляют очень мало воздуха и почти не боятся космической радиации.