Эта больная любовь
Шрифт:
Я быстро разворачиваюсь, пульс учащается от неизвестности, и я прижимаюсь спиной к двери, пока неуклюжие руки шарят по деревянной поверхности в поисках ручки. Я нахожу её и резко дёргаю, позволяя свету, льющемуся из коридора, осветить комнату.
Но, как я и ожидала, сейчас там никого нет.
Я снова прохожу мимо посетителей вечеринки, наконец замечаю Барета в одном углу и Мию вдоль стены в другом. Я подхожу к Мие, быстро отвлекая её от разговора.
— Ты готова идти? — спрашиваю я, окидывая взглядом открытое пространство.
Её глаза подозрительно
Она сканирует меня взглядом, прежде чем её внимание переходит на мою шею.
— Что это? — её рука поднимается, чтобы коснуться стороны моей шеи, пока она не дотрагивается пальцами этого места, прежде чем показать их мне. Они чёрные.
Я прикасаюсь к тому месту, где он прижимался ко мне, и мои глаза расширяются, когда я смотрю на пальцы, которые теперь покрыты, похоже, какой-то чёрной краской. Моё замешательство, должно быть, достаточно обеспокоило Мию, потому что она тут же помчалась к Барету.
С колотящимся в груди сердцем я вглядываюсь в лица присутствующих, подозрение струится по моим венам. Лица зла повсюду, куда ни глянь, покрытые своей собственной краской, выставляющие напоказ цивилизованную организацию.
Возле открытых дверей на террасу мое сердце падает в пятки, когда мои глаза встречаются с его глазами.
Половина лица, наблюдающая за мной из-за колонны. Человек в капюшоне, едва освещенный лунным светом, с жуткой маской из черно-белой краски на лице, напоминающей скелет, и черными локонами, свисающими на лоб и глаза.
Он поворачивается и исчезает в темноте так же быстро, как появился в той комнате позади меня. Молча и с намерением.
Мне ещё предстоит расшифровать его общее послание. Это может быть одно из двух.
Угроза или предупреждение.
5. Грязные руки
Мой босс находится в своём кабинете, когда я вхожу в комнату, в тускло освещенном помещении уже витает запах дорогих сигар и бурбона.
— Всё уже сделано? — спрашивает он, даже не поднимая глаз от своей стопки бумаг.
Сухой смех вырывается из моего горла, когда я подхожу к столу, возбуждение будоражит мою плоть. Я сажусь в большое кожаное кресло, стоящее перед его столом, и закидываю оба своих кожаных боевых ботинка на него, разбрасывая по поверхности его фотографии и бумаги.
— В этом есть своё искусство, Ал, но я готов поспорить, что ты слышишь эти слова очень часто.
Он хмурится, хватая упавшую рамку.
— Что есть искусство в том, чтобы быть таким неуравновешенным и неуважительным, как ты?
— Нет, — я кладу обе руки за голову, бросая ему демоническую ухмылку. — Всё уже сделано?
— Эроу, я назначил тебя на это дело не для того, чтобы ты валял дурака. Есть чек, который ждёт…
— Разве я похож на парня, которого заботят деньги? — огрызаюсь я, резко вставая.
Он сглатывает и облокачивается назад в своём кресле, хорошо зная мой темперамент.
—
— Ты не любишь деньги? — он насмехается. — Впервые слышу. Я плачу тебе за ту работу, которую ты делаешь.
— Не веди себя так, будто ты не рад, что кто-то готов делать твою грязную работу. Руки политиков же должны быть чисты, разве я не прав?
Я единственный, у кого здесь грязные руки.
Аластор Эбботт прочесывал тюремную систему в поисках преступника по своему вкусу. Такого, который был бы не только бессердечным, но и умным и безжалостным. Он нашел меня, зная, что я незаконнорожденный ребенок одного из самых богатых людей в городе, использовал этот альянс и заплатил системе, чтобы освободить меня для своего личного пользования. Как его собственное секретное оружие, которое будет использоваться по мере необходимости, в обмен на мою свободу от пожизненного заключения, которое мне дали за преступления, которые, по их словам, я совершил. Никто не знает, что меня освободили, мало кто вообще знает о моем существовании. Кэл позаботился об этом.
— Ты же знаешь, что я благодарен тебе за службу, — говорит он со всей серьезностью. Я закатываю глаза. — Особенно учитывая клиента.
— Забирать жизни так же просто, как это звучит. Трудно победить груз совести, который проникает глубоко в кости слабых.
— У каждого из нас есть свои таланты, свои шахматные ходы, которые позволяют нам победить, — он пожимает плечами. — Твоим всегда было отсутствие души.
— Рад быть полезным, — улыбаюсь я, рассматривая свое кольцо. Религия. Просто посмешище.
— У тебя есть неделя, — говорит он с горячностью, собирая бумаги, разбросанные по его столу. — Твой отец хочет, чтобы об этом позаботились.
— Этот человек не мой отец, — рычу я, ударяя кулаком по его столу.
— Не надо повышать на меня свой голос, потому что ты родился бастардом, — отвечает Аластор. — Говори что хочешь, но у тебя всё ещё его имя, и этот хорошо известный темперамент. Неделя.
Я кладу обе руки на край стола, наклоняюсь вперед, заставляя его глаза расшириться, а дыхание перехватить. Мне нравится страх, который я вызываю в нём. Каким бы плохим человеком он ни был, он все равно боится меня, и я получаю от этого удовольствие. Я ухмыляюсь ему сквозь черные волосы, упавшие мне на глаза.
— Тогда я не буду торопиться с этим.
Возможности бесконечны. Я хочу, чтобы она кричала о своем Боге, умоляя его об искуплении, не зная, что это я должен спасти её.
— Делай, что нужно, Эроу. Просто покончи с ней. Мне нужны пожертвования до следующих выборов. Кэл Вествуд платит немалые деньги за то, чтобы она бесследно исчезла, раз уж церковь опустила руки.
Я скрежещу задними зубами при этом упоминании. Я правильно предположил.
Аластор наклоняет голову в ответ на моё выражение лица, полагая, что я не знаю, что произошло.