Эта милая Людмила
Шрифт:
— Проверю, как там. А послушаться он может только тебя, Людмилушка. На тебя одну и надежда…
— Ради похода, ради Голочки я готова на всё, даже на унижение.
Дед Игнатий Савельевич виновато покашлял в кулак и ушёл.
Все удрученно молчали, и лишь Кошмар был весел. Он то и дело залезал в приготовленную для его транспортировки корзину и там радостно урчал.
— Кошмарчик, видимо, убеждён, что похода всё-таки не будет, — печально сказала тётя Ариадна Аркадьевна. — Ах, как мне жаль уважаемого соседа! Ему и за внука стыдно, и в поход хочется.
Тут прикатил на мотоцикле дружинник Алёша Фролов по
Дружинник Алёша Фролов слушал и смотрел на неё с таким очень глубоким уважением, словно она сама была покорительницей Космоса. Потом Голгофа фотографировала её с ним, и он стоял такой гордый, словно сам был знаком с Юрием Алексеевичем.
— А чего вы такие все квёлые? — спросил дружинник Алёша Фролов и, узнав обстановку, весело предложил: — Во-первых, я могу вас по очереди, так сказать, по частям доставить к озеру. Во-вторых, вечером могу проверить, как вы устроились, в чём нуждаетесь… А Герочку я хорошо знаю. Девочка без косичек. Его, по-моему, дед и сейчас с ложечки кормит.
— И всё-таки мы должны приложить все усилия, — наставительным тоном произнесла эта милая Людмила, — чтобы попытаться на него воздействовать. Мы, Алёша, не только осуждаем недостатки человека, но и помогаем ему их устранить. А поход наш должен быть самостоятельным, абсолютно самостоятельным. Лишь тогда от него будет для нас польза. Нам нужен поход, а не катание на мотоцикле.
— Дело ваше. — Видно было, что дружинник Алёша Фролов несколько обижен отказом от его искренней помощи. — Желаю успеха. Фотографии к вашему возвращению будут готовы.
Он умчался на своём обиженно стрекотавшем мотоцикле.
— Что же дальше? — растерянно и недовольно спросила тётя Ариадна Аркадьевна. — Так и будем ждать, что соизволит решить Герман?
— Мы идем к уважаемым соседям, — деловито ответила эта милая Людмила, — делаем всё возможное, что в наших силах, и в любом случае — в путь!
Тётя Ариадна Аркадьевна вздыхала так громко, что её вздох девочки слышали ещё за калиточкой.
— Погоди, погоди! — Голгофа остановилась. — Мы пойдём вчетвером плюс Кошмар минус дедушка?
— Минус! Дедушка! — резко отозвалась эта милая Людмила. — И ничего с нами не случится, кроме того, что мы подзакалимся, станем хоть чуточку смелее и прекрасно проведём время. В конце концов если мы струсим или просто не выдержим, то можем в любой момент вернуться с позором.
— Я бы так не хотела… — прошептала Голгофа. — Но почему ты запретила Алеше Фролову хотя бы проверить вечером, как мы устроились?
— Да потому, что, ещё не отправившись в путь, мы бы уже кричали: «Караул! На помощь!» Чего ты испугалась?
— Пока я ничего не испугалась. Мне дедушку жаль. Неужели ты не видишь, как он ужасно переживает?
— Прости меня, дорогая, — довольно высокомерно произнесла эта милая Людмила. — Но в данном случае надо перевоспитывать и дедушку.
— Мы его будем перевоспитывать?! — поразилась Голгофа.
— Да, в какой-то степени и мы. Но, в основном, жизнь. Нельзя же распускать внука до такой степени, что от его избалованности, уросливости зависит судьба целого коллектива! — не на шутку возмутилась эта милая Людмила. — Ты только вспомни, сколько произошло событий,
Голгофа быстро и густо покраснела, опустила глаза и стыдливо прошептала:
— По-моему… всё зависит лишь от тебя… уверяю… Да, он избалованный, капризный, но… понимаешь, он не умеет правильно выразить свои чувства к тебе… Вот ему хочется доказать, тебе доказать, что он независимый… что его решения самостоятельны, но… ничего у него не получается. Но чувства его к тебе, я считаю, нельзя оставлять без внимания.
Ответ этой милой Людмилы сводился к тому, что чистые и добрые, а тем более возвышенные чувства могут направить человека только на прекрасные дела. Судя по недостойному поведению Германа, никаких там особенных чувств у него быть не может. Но даже если и есть у Германа что-то вроде каких-то там особенных чувств, то думает-то он, беспокоится, заботится только о себе, только о том, как бы ему лучше было, удобнее. И воздействовать на него может лишь сама жизнь, а не разговоры и убеждения, которых он наслышался уже достаточно.
А отчего, по-вашему, уважаемые читатели, Голгофа так упорно и горячо защищает Герку? Давайте подумаем, а потом, обменяемся мнениями.
Девочки, конечно, не поссорились, но, как говорится, крупно поспорили. В голосе этой милой Людмилы часто и отчетливо проскальзывало не свойственное ей раздражение, которое, однако, не испугало Голгофу, а вынудило её возражать ещё упорнее и горячее.
— Ты же очень сильная! — Она даже повысила голос. — Ты обязана помогать тем, кто слабее тебя!
— В принципе ты абсолютно права, — помолчав и чуть-чуть успокоившись, согласилась эта милая Людмила. — Я давно убедилась, что девочки просто обязаны вести неустанную перевоспитательную работу с плохими мальчишками. Заниматься ими не жалея ни сил, ни времени.
— Вот тебе и самый подходящий случай! — радостно воскликнула Голгофа. — Не проходи мимо!
— И опять в принципе ты абсолютно права, — уже несколько надменно проговорила эта милая Людмила. — Но у нас мало времени! Ведь речь идёт не вообще о перевоспитании Германа, а о том, пойдёт он в многодневный поход или нет.
— Постой, постой! — умоляюще попросила Голгофа. — Я должна объяснить тебе, а ты должна понять… Тебе ведь трудно представить, что такое избалованный человек. А мы с Германом именно такие. Только мне удалось своевременно заметить, что меня безобразно балуют, и что это может кончиться для меня ужасно. А Герман этого до сих пор не осознал, и винить надо не его одного! Он не понимает самых простых вещей. Он нуждается в особом внимании. Я прошу тебя быть к нему снисходительнее, терпеливее. Ведь избалованный человек не представляет грозящей ему опасности.
Теперь ясно вам, уважаемые читатели, почему Голгофа так упорно и горячо заступалась за Герку? И ведь она была права не только в принципе, но и в данном, конкретном случае. Но и эта милая Людмила имела многие веские основания не соглашаться с подругой именно в том смысле, что сейчас не было времени доказывать Герке вздорность его поведения, убеждать, что он подводит всех, особенно Голгофу, и т. д. Требовались какие-то особые методы воздействия на мальчишку. Их эта милая Людмила и искала.
<